Королева Юга

За этим тезисом последовал ряд более или менее разумных оправданий. Действительно, Тереса Мендоса и Сантьяго Фистерра доверили ему кое-какие деньги. Не бог весть что: определенные суммы, и он старался их аккуратно отмыть. Беда в том, что он вложил почти всё в картины: пейзажи, морские виды и тому подобное. В том числе и пару неплохих портретов. Да. По случайному стечению обстоятельств он сделал это как раз вскоре после гибели галисийца. Художники были не слишком известные. На самом деле, в общем-то, их не знал никто. Потому-то он и вложил деньги в них, рассчитывая, что со временем картины поднимутся в цене. Но грянул кризис. Пришлось продать все до последнего полотна – тут уж было не до того, чтобы просить высокую цену, – а также небольшую долю в баре на Мэйн-стрит и еще кое-что. Из вырученных денег он взял то, что ему полагалось в качестве гонорара – там имелись некоторые задержки и незавершенные дела, – а остальное направил на оплату защиты Тересы. Разумеется, это обошлось довольно дорого. В конце концов, она провела за решеткой только год.

– Говорят, – уточнил я, – что это благодаря Патрисии О’Фаррелл. Это ее адвокаты занимались подготовкой всех необходимых бумаг.

Он снова вознамерился было положить руку на грудь жестом искренней обиды, но так и не довел его до конца.

– Да вам могут наговорить что угодно. На самом деле… да, был момент, когда… – он смотрел на меня, как свидетель Иеговы, призывающий знамение свыше, – …когда у меня были другие дела. А дело Мексиканки застыло на мертвой точке.

– Вы имеете в виду – деньги кончились.

– Те немногие, что находились у меня, – да. Они кончились.

– И тогда вы перестали заниматься ее делом.

– Послушайте, – он развел в стороны ладони с растопыренными пальцами, как будто этот жест должен был служить гарантией правдивости его слов, – я живу этим. Я не мог терять времени. В конце концов, для чего-то существуют государственные адвокаты. Кроме того, повторяю, невозможно было знать заранее…

– Понимаю. А потом, позже, она не призвала вас к ответу?

Он погрузился в созерцание своего стакана на стеклянном столике. Похоже, мой вопрос пробудил в нем малоприятные воспоминания. В конце концов вместо ответа он просто пожал плечами и воззрился на меня.

– Но ведь впоследствии, – настаивал я, – вы снова стали работать на нее.

Он опять сунул руки в карманы пиджака и тут же вынул их. Потом отхлебнул из стакана и вновь проделал те же самые действия.

– Ну, в общем, да, – наконец согласился он. – Это было давно и совсем недолго. Потом я отказался продолжать. Я чист.

У меня была другая информация, однако я не стал говорить ему об этом. Выйдя из тюрьмы, Мексиканка жестко взялась за него – так мне рассказывали. Выжала, как лимон, и выбросила, когда он перестал быть ей полезным. Именно так говорил Пепе Кабрера, главный комиссар полиции Торремолиноса. Мендоса взяла этого сукина сына за горло и трясла до тех пор, пока не вытрясла все кишки вместе с их содержимым. Глядя на Эдди Альвареса, вполне можно было представить себе эту картину. Скажи ему, что ты от меня, посоветовал Кабрера, когда мы обедали в яхтенном порту Бенальмадены. Этот недоносок многим мне обязан и не посмеет отказаться. Например, дело о контейнере из Лондона – напомни ему об этом, и он будет ходить перед тобой на задних лапках. А уж что ты сумеешь вытащить из него – твоя забота.

– Значит, она не затаила на вас обиды, – подвел итог я.

Его взгляд стал профессионально осторожным.

– Почему вы так говорите? – спросил он.

– Пунта-Кастор.

По-видимому, он старался прикинуть, до какой степени мне известно о случившемся там. И я не стал его разочаровывать.

– Я имею в виду ловушку, которую им там устроили.

Похоже, это слово подействовало на него наподобие слабительного.

– Ну что вы такое говорите… – Он заскрипел своим плетеным стулом. – Что вы знаете о ловушках?.. Это уж чересчур, знаете ли.

– Для того я и приехал, чтобы вы мне рассказали.

– Сейчас уже, в общем-то, все равно. – Он снова схватился за стакан. – Насчет того, что произошло в Пунта-Кастор… Тереса знала: я не имел никакого отношения к тому, что замышляли Каньябота и тот сержант-жандарм. Потом она занялась выяснением всех подробностей, и когда дело дошло до меня… ну, в общем, я доказал, что был совершенно ни при чем. И я жив – это доказательство того, что мне удалось ее убедить.

Он задумался, позвякивая льдинками в стакане. Потом отпил глоток.

– Несмотря ни на то, что случилось с теми деньгами, вложенными в картины, ни на Пунта-Кастор, ни на все остальное, – настойчиво и словно бы несколько удивленно повторил он, – я до сих пор жив.

Он сделал еще глоток Потом еще. Похоже, воспоминания вызывали у него жажду.