Королева Марго

Все разошлись. Екатерина приказала своим женщинам раздеть себя и уложить в постель; но как только весь Лувр улегся спать, она встала, надела длинный черный капор, взяла лампу, выбрала из связки ключей ключ от двери баронессы де Сов и поднялась к своей придворной даме.

Предвидел ли Генрих это посещение, был ли занят делами или где-то прятался, но, как бы то ни было, молодая женщина была одна.

Екатерина осторожно отворила дверь, миновала переднюю, вошла в гостиную, поставила лампу на столик, потому что возле кровати больной горел ночник, и тенью проскользнула в спальню. Дариола, раскинувшись в огромном кресле, спала около своей хозяйки.

Кровать была со всех сторон задернута пологом.

Молодая женщина дышала настолько тихо, что на одну минуту у Екатерины мелькнула мысль — не перестала ли она дышать совсем.

Наконец она услыхала слабое дыхание и пожелала лично убедиться в действии страшного яда: королева злорадно приподняла полог, заранее испытывая трепет от того, что вот сейчас увидит мертвенную бледность или губительную красноту предсмертной лихорадки; но молодая женщина спала безмятежным, тихим сном, смежив беломраморные веки, приоткрыв розовый ротик, уютно подложив под щеку точеную бело-розовую руку, а другую вытянув по красному узорчатому шелку, служившему ей одеялом, — спала, как будто еще радуясь чему-то: ей, вероятно, снился прекрасный сладкий сон, вызывая нежный румянец на щеках, а на устах — улыбку ничем не нарушаемого счастья.

Королева-мать не удержалась и тихо вскрикнула от изумления, чем разбудила Дариолу. Екатерина спряталась за полог. Дариола открыла глаза, но, одурманенная сном, даже не пыталась выяснить причину своего пробуждения, а снова смежила отяжелевшие веки и заснула.

Екатерина вышла из-за полога и, оглядев комнату, заметила стоявшие на столике графин с испанским вином, фрукты, сладкое печенье и два стакана. Несомненно, Генрих ужинал у баронессы, видимо, чувствовавшей себя так же хорошо, как и ее любовник.

Королева-мать быстро подошла к туалетному столику и взяла серебряную коробочку, на одну треть уже пустую. Это была та самая коробочка, по крайней мере, совершенно схожая с той, которую она послала баронессе де Сов. Екатерина взяла на кончик золотой иглы кусочек губной помады величиной с жемчужину, вернулась к себе в спальню и дала этот кусочек обезьянке, которую ей подарил Генрих сегодня днем. Животное, соблазнившись приятным запахом помады, жадно проглотило ее и, свернувшись клубочком, заснуло в своей корзинке. Екатерина подождала четверть часа.

«От половины того, что съела обезьянка, моя собака Брут издохла в течение минуты, — подумала Екатерина. — Меня провели! Неужели Рене? Нет, немыслимо, чтобы Рене! Тогда — Генрих! О судьба! Ясно: раз ему предназначено царствовать, он не может умереть!.. Но, может быть, против него бессилен только яд? Посмотрим, что скажет сталь!»

И Екатерина легла спать, обдумывая новый план. Наутро он, видимо, уже созрел, судя по тому, что она призвала к себе командира своей охраны, дала ему письмо, приказала отнести его по адресу и вручить в собственные руки адресата.

Адресат был следующий: «Командиру королевских петардщиков Лувье де Морвелю, улица Серизе, близ Арсенала».

X

ПИСЬМО ИЗ РИМА

Прошло несколько дней со времени этих событий, когда однажды утром во дворе Лувра появились носилки в сопровождении нескольких дворян, одетых в придворные цвета герцога Гиза, и королеве Наваррской доложили, что герцогиня Неверская просит оказать ей честь, приняв ее.

В это время у Маргариты была Шарлотта де Сов. Красавица баронесса впервые вышла из своих комнат после мнимой болезни. Она знала, что за время ее болезни, почти в течение недели вызывавшей столько разговоров при дворе, королева Наваррская выражала своему мужу живое беспокойство по поводу здоровья баронессы, и Шарлотта де Сов пришла теперь благодарить за это королеву.

Маргарита поздравила баронессу с выздоровлением и выразила радость по поводу того, что та благополучно перенесла внезапный приступ странной болезни, которая, по мнению Маргариты, знакомой с медициной, была очень опасна.

— Надеюсь, вы примете участие в большой охоте? — спросила Маргарита. — Она была один раз отложена, но теперь окончательно назначена на завтра. Для зимы погода мягкая. Солнце обогрело землю, и наши охотники уверяют, что день будет на редкость благоприятным для охоты.

— Ваше величество, не знаю, достаточно ли я для этого окрепла.

— Нет-нет, возьмите себя в руки, — ответила Маргарита. — Кроме того, я предоставила в полное распоряжение моего мужа беарнскую лошадку, на которой должна была ехать, и под вами она пойдет отлично. Вы разве о ней не слышали?

— Слышала, мадам, но не знала, что лошадка предназначалась для вашего величества, я бы ее тогда не приняла.

— Из гордости?

— Нет, ваше величество, из скромности.

— Значит, вы поедете?

— Ваше величество, вы делаете мне большую честь. Я поеду, раз вы приказываете.