Королева Марго

— Но у вашего величества могут быть причины чувствовать себя неприятно в его обществе.

— У меня? Никаких! — ответил Генрих, делая над собой усилие, которое при всем самообладании он все же не смог скрыть. — Правда, отношения у нас были прохладные, но с ночи святого Варфоломея они наладились.

— Впусти! — сказала Дариоле баронесса де Сов.

Через минуту вошел Рене и одним взглядом осмотрел всю комнату.

Баронесса продолжала сидеть перед туалетным столиком. Генрих Наваррский вернулся на диванчик. Шарлотта сидела на свету, Генрих — в полутьме.

— Мадам, я явился принести вам свои извинения, — почтительно, но непринужденно сказал Рене.

— В чем, Рене? — спросила Шарлотта с мягкой снисходительностью, свойственной хорошеньким женщинам по отношению к тому разряду своих поставщиков, которые способствуют их красоте.

— В том, что я давно уж обещал вам потрудиться для ваших красивых губок, а между тем…

— Сдержали ваше обещание только сегодня, да? — спросила она.

— Только сегодня? — удивленно переспросил Рене.

— Да, я получила эту коробочку только сегодня, да и то вечером.

— Ах да, — произнес Рене с каким-то странным выражением лица, глядя на коробочку, стоявшую на столике перед баронессой, точно такую же, как те, что остались в его лавке.

— Я так и думал! — прошептал он про себя. — А вы уже пробовали его? — спросил он вслух.

— Нет, еще; я только собиралась попробовать, как вы вошли.

На лице Рене появилось выражение раздумья, не ускользнувшее от Генриха, от которого, впрочем, мало что ускользало.

— Ну, Рене, что с вами? — спросил король Наваррский.

— Со мной, сир? Ничего, — ответил парфюмер, — я смиренно жду, ваше величество, не скажете ли вы мне чего-нибудь до моего ухода.

— Бросьте! — улыбаясь, сказал Генрих. — Разве вы и без моих слов не знаете, что я с удовольствием встречаюсь с вами?

Рене посмотрел вокруг себя, прошелся по комнате, как будто проверяя зрением и слухом все двери и обивку стен, потом стал так, чтобы видеть одновременно баронессу и Генриха.

— Нет, я этого не знаю, — ответил он.

Изумительный инстинкт Генриха Наваррского, подобный какому-то шестому чувству и руководивший им всю первую половину его жизни среди ее опасностей, подсказал Беарнцу, что сейчас в уме Рене происходит нечто необычное, похожее на внутреннюю борьбу, и Генрих, обернувшись к парфюмеру, стоявшему на свету, тогда как сам он оставался в полутьме, сказал:

— Почему вы здесь в этот час?

— Разве я имел несчастье потревожить ваше величество? — ответил парфюмер, делая шаг назад.

— Совсем нет. Мне только хотелось знать одну вещь.

— Какую, сир?

— Вы рассчитывали застать меня здесь?

— Я был уверен в этом.

— Значит, вы меня искали?

— Во всяком случае, я очень счастлив с вами встретиться.

— Вам надо что-нибудь сказать мне?

— Может быть, ваше величество! — ответил Рене.

Шарлотта покраснела от страха — как бы парфюмер, видимо, собираясь сделать какое-то разоблачение, не коснулся ее прежнего поведения в отношении Генриха; сделав вид, что всецело занята своим туалетом и ничего не слышит, она раскрыла коробочку с опиатом и, прерывая их разговор, воскликнула:

— Ах, Рене, поистине вы чародей! У этой помады чудесный цвет, и я хочу из уважения к вам попробовать при вас ваше произведение.

Она взяла коробочку и кончиком пальца захватила немного красноватой мази, чтобы намазать ею губы.

Рене вздрогнул.

Баронесса с улыбкой поднесла палец к губам.

Рене побледнел.

Генрих Наваррский, сидевший по-прежнему в полумраке, следил за всем происходящим жадным, напряженным взором, не упустив ни движения баронессы, ни трепета Рене.

Пальчик Шарлотты почти коснулся губ, как вдруг Рене схватил ее за руку; в то же мгновение вскочил и Генрих, чтобы ее остановить, но тотчас бесшумно опустился на диванчик.

— Мадам, простите, — сказал Рене с деланной улыбкой, — этот опиат нельзя употреблять без особых наставлений.

— А кто же даст мне эти наставления?

— Я.

— Когда же?

— Как только я окончу мой разговор с его величеством королем Наваррским.

Шарлотта широко раскрыла глаза, ничего не поняв из таинственного разговора, который вели рядом с ней; она так и осталась сидеть с коробочкой опиата в руке, глядя на кончик своего пальца, окрашенного мазью в карминный цвет.

Повинуясь какой-то мысли, носившей, как и все мысли молодого короля, двойственный характер: один — явный, как будто легкомысленный, другой — скрытый, глубокий, Генрих встал с места, подошел к Шарлотте, взял ее руку и стал подносить вымазанный кармином пальчик к своим губам.

— Одну минуту, — торопливо сказал Рене, — одну минуту! Соблаговолите, мадам, помыть ваши прекрасные руки вот этим неаполитанским мылом, которое я забыл прислать вместе с опиатом, а теперь имею честь поднести лично.

И, вынув из серебристой обертки прямоугольный кусок зеленоватого мыла, он положил его в серебряный золоченый таз, налил туда воды и, встав на одно колено, поднес все это баронессе.

— Честное слово, мэтр Рене, я вас не узнаю, — сказал Генрих. — Вашей любезностью вы заткнете за пояс всех придворных волокит.