Королева Виктория

Но «работа есть работа», — только и делал, что повторял Альберт и бежал, как всегда, то на закладку первого камня в фундамент новой больницы, то на доклад о разведении скота на заседании Королевского сельскохозяйственного общества, то на встречу с хранителем архива Генри Коулом, с которым они составляли каталог всех коллекций, принадлежавших британской короне. Он приказал достать из подвалов картины и скульптуры, а из ящиков рисунки и гравюры и развешивал их по галереям разных дворцов, соблюдая строгую иерархию, методику которой сам и разработал. Он чертил планы замка, который собирался построить в Бальморале для своего многочисленного семейства, выбирал расцветку тартана[55]

для себя и для Виктории. Размышлял о том, как рассадить свое семейство, чтобы позировать художнику Винтерхальтеру. А еще он приказал снять слепки с рук и ног своих детей и разложил их по порядку на специальной кушетке, обтянутой красной тканью. Даже в Осборне он не знал отдыха. Он занимался там сооружением канализации, а в остальное время почти не выходил из своего кабинета, где разбирал депеши и отвечал на письма под ласковым взглядом одной из мадонн Рафаэля. «Я всегда видел своего отца за работой», — скажет позже Артур.

Такая активность подорвала его и без того слабое здоровье. Официальные приемы, следовавшие один за другим в период закрытия Всемирной выставки, истощили его силы. Он все еще оставался привлекательным мужчиной, но в свои тридцать три года уже начал сутулиться и лысеть. Он по-прежнему не любил поздно ложиться спать. Его мучили ревматические боли в плече, а главное — боли в желудке. Но в семь часов утра как зимой, так и летом он уже был на ногах и садился за свой письменный стол с лампой под зеленым абажуром, которую усовершенствовал с помощью некоего хитроумного механизма, чтобы она ярче светила.

Виктория вставала лишь спустя час после мужа. Ее «дорогой ангел» будил ее словами: «Es ist Zeit, steh’auf!» —- что значило: «Пора, вставай!» После завтрака она находила на своем письменном столе целую кипу писем, которые он положил ей на подпись, поскольку теперь решал все он. Он лишь просил исправить в них ошибки в его английском. Он стал обязательным связующим звеном между королевой и правительством. Он внимательно изучал все доклады, к которым Виктория не проявляла никакого интереса. У него до сих пор не было титула принца-консорта. Но он был главой семьи. И на деле был королем. И все это знали.

Слабость без конца сменявших друг друга правительств занимала мысли принца в то самое время, когда во Франции произошла реставрация монархии. «Мой горячо любимый дядюшка, я пишу вам, чтобы узнать, что вы думаете о чудесных событиях в Париже, как же все это напоминает роман или театральную пьесу», — восторженно писала Виктория 4 декабря 1851 года, на следующий день после государственного переворота во Франции. Не теряя ни минуты, Пальмерстон отправил депешу своему послу, чтобы выразить поддержку новому императору. На сей раз Альберт дал волю своему гневу и добился отставки министра. Принц не доверял этому Наполеону, который мог ввергнуть Европу в новую войну. Маленькие немецкие княжества достаточно настрадались от жестокостей его дядюшки. Неужто история вновь повторится на глазах у бессильной что-либо изменить Англии? Лорд Рассел, согласившийся наконец расстаться с Пальмерстоном, уступил свое место лорду Дерби. А этот светский лев думал лишь об одном: о том, что его лошади должны победить на дерби в Эпсоме. Он раздавал титулы и привилегии «разным денди и бездельникам в городе и на ипподроме», в то время как министр финансов Дизраэли продолжал (Альберт был в этом уверен) свой крестовый поход против свободной торговли. Помимо всех остальных забот, что одолевали его, принц вынужден был убеждать премьер-министра, который был старше его на двадцать лет, в необходимости насаждения в стране строгой морали, ведь лишь одна она была способна спасти монархию. Но вот уже и лорд Дерби потерпел поражение в палате общин, и его сменил лорд Абердин.

Благородные манеры и непринужденная речь лорда Абердина производили на всех приятное впечатление и внушали доверие королевской чете, тем более что этот «дорогой» лорд Абердин сослал непотопляемого и воинственного Пальмерстона в министерство внутренних дел. Они дали ему свое благословение на это, поскольку из России потянуло порохом. Царь Николай I больше не скрывал своих намерений воспользоваться ослаблением Османской империи. Защита «святых мест», дабы сохранить их за православной церковью, послужила предлогом для крестового похода славян.

Наполеон III имел те же притязания и приказал заменить православных греческих монахов, охранявших Гроб Господень, католическими священниками. Поддержанный другими католическими монархиями, Испанией и, главное, Австрией, желавшей, как и царь, получить контроль над придунайскими провинциями, он мечтал разрушить Священный союз, державший Францию в изоляции с 1815 года. Николай I, уверенный в том, что Англия никогда не поддержит своего извечного врага, объявил мобилизацию.