Королева Виктория

Королевское послание застало мистера Гладстона в домашней одежде за рубкой дерева. «Очень важное сообщение», — заметил он, прочитав письмо, и спокойно продолжил рубить. Его истинные мысли по этому поводу были гораздо сложнее, но он доверил их лишь своему дневнику. «Похоже, Всевышний, — записал он, — приберег меня для каких-то Своих целей, которых, насколько знаю, я совершенно не достоин. Да прославится имя Его».

Королева, впрочем, не разделяла взглядов нового министра на намерения Всевышнего. Она не находила божественного предначертания в программе перемен, которую собирался претворять в жизнь мистер Гладстон. Но что она могла? Мистер Гладстон, с его демонической энергией и большинством голосов в Палате Общин, был непобедим; и в течение пяти лет (1869–1874) Виктории была уготована жизнь в нервной атмосфере бесконечных реформ — реформы ирландской церкви и ирландской земельной системы, реформы образования, реформы парламентских выборов, реформы в организации армии и флота, реформы в системе правосудия. Она не одобряла, боролась, сердилась; она чувствовала, что если бы Альберт был жив, такого не случилось бы никогда; но и ее протесты, и ее жалобы остались в равной степени неуслышанными. Уже одни попытки справиться с обрушившейся на нее и постоянно нарастающей массой документов оказались ужасно изнурительными. Когда ей принесли черновик длинного и запутанного «Закона об ирландской церкви», сопровождающийся пояснительной запиской Гладстона на дюжине исписанных мелким почерком страниц, она была на грани отчаяния. Она переключалась с Закона на пояснения, с пояснений опять на Закон, и так и не смогла решить, что же из них более запутанно. В конце концов, она передала всю эту кипу мистеру Мартину, которому случилось в это время быть в Осборне, и поручила составить краткий обзор. Когда он это сделал, ее недовольство предложенными мерами выросло как никогда; но сила правительства была такова, что Виктория была вынуждена смириться — из двух зол выбирают меньшее.

В середине этого кризиса, когда будущее ирландской церкви оставалось под вопросом, внимание Виктории привлекла еще одна планируемая реформа. Предлагали разрешить морякам военного флота носить бороды. «Может ли мистер Чилдерс сказать что-нибудь определенное о бородах?» — озабоченно написала королева первому лорду адмиралтейства. В целом Ее Величество одобряла новшество. «Лично я, — написала она, — одобрила бы бороды без усов, ибо последние более присущи солдатам; но тогда не была бы достигнута основная цель, а именно устранение необходимости бритья. Поэтому пусть остается, как и предложено, полная борода, но при условии, что будет она короткой и очень чистой». Потратив на обдумывание вопроса еще одну неделю, королева написала окончательное письмо. Она желает, по ее словам, «сделать еще одно уточнение по поводу бород, а именно, что ни в коем случае нельзя носить усы без бороды. Это должно быть совершенно ясно».

Перемены во флоте еще можно было стерпеть; замахиваться же на армию — это куда серьезней. С незапамятных времен армия была тесно связана с Короной; и Альберт уделял куда больше времени и внимания тонкостям военного дела, чем даже рисованию фресок или планировке санитарных коттеджей для бедных. Но теперь все должно в корне измениться: мистер Гладстон издал указ, и главнокомандующий был выведен из непосредственного подчинения монарху и передан в подчинение парламенту и министру обороны. Из всех либеральных реформ эта вызвала у Виктории самую горькую обиду. Она считала эту перемену прямой атакой на свое положение — почти что атакой на положение самого Альберта. Но она оказалась беспомощной, и премьер-министр добился своего. Когда же она услышала, что этот ужасный человек замышляет еще одну реформу — собирается отменить покупку воинских званий, — то почувствовала, что именно этого и следовало от него ожидать. На мгновение она понадеялась, что на помощь придет Палата Лордов; пэры выступили против реформы с неожиданной энергией; но мистер Гладстон, как никогда уверенный в поддержке Всевышнего, уже заготовил гениальный ход.

Поскольку покупка званий была в свое время разрешена королевским указом, то эта же инстанция должна ее и отменить. Виктория встала перед любопытной дилеммой: с одной стороны, она ненавидела идею отмены покупок, а с другой, их просили отменить ее монаршей властью, что было ей весьма по вкусу. Колебания были недолгими, и, когда Кабинет в официальном письме порекомендовал ей подписать Указ, она сделала это с добрым благоволением.