Королева Виктория

Хотя Виктория и не слишком одобряла отношение к ней премьер-министра, она находила в нем и некоторые положительные стороны. Общественное недовольство ее постоянным затворничеством в течение многих лет нарастало и, наконец, прорвалось в новой и угрожающей форме. Воздух наполнился духом республиканства. Радикальные взгляды, подстегнутые падением Наполеона III и установлением республиканского правления во Франции, внезапно расцвели в Англии, как никогда до этого. И к тому же, впервые они приобрели некую респектабельность. Если чартизм был преимущественно движением низших слоев, то теперь крамольные взгляды открыто высказывали члены парламента, ученые профессора и благородные леди. Монархию атаковали и на словах, и на деле. Причем удар нанесли в самую уязвимое место: заявили, что она слишком накладна для страны. Ради чего нация должна тратить столь невероятные суммы на содержание монарха? Отход Виктории от дел давал противникам неприятный и весомый аргумент. Было заявлено, что церемониальные функции Короны практически утрачены, и встал крайне неприятный вопрос — стоят ли оставшиеся функции ежегодных 385000 фунтов стерлингов. Королевские расходы подверглись тщательному изучению. Появился анонимный памфлет под названием «Зачем ей столько?», со злобной ясностью обсуждающий финансовое положение королевы. Королеве, заявлялось в памфлете, выделяется 60000 фунтов стерлингов в год на личные расходы, а остальная причитающаяся ей ежегодно сумма, как следует из Акта, предназначена «на покрытие расходов, связанных с содержанием королевского двора, и для поддержания чести и достоинства Короны». Совершенно очевидно, что после смерти принца расходы по обеим статьям должны быть значительно снижены, и трудно было опровергнуть вывод, что большая сумма денег ежегодно отрывается от нужд, на которые предназначил их парламент, и используется для преумножения личного состояния Виктории. Точную сумму этого состояния установить было невозможно, но были все основания предполагать его гигантские размеры; вероятно, общая сумма достигала почти 5 миллионов фунтов. Памфлет выступал против такого состояния дел, и эти протесты яростно повторялись в газетах и на публичных митингах. Хотя и было ясно, что оценка состояния Виктории сильно завышена, было не менее ясно, что она чрезвычайно богатая женщина. По всей видимости, она откладывала не менее 20000 фунтов в год из выделяемых на общественные нужды сумм, доходы герцогства Ланкастер стабильно возрастали, она унаследовала значительную собственность от принца-консорта, и в 1852 году ей досталось полумиллионное состояние эксцентричного скряги мистера Джона Нейлда. Так что не удивительно, что, когда в 1871 году в парламент обратились за выделением 30000 фунтов на брак принцессы Луизы со старшим сыном герцога Аргайлского и еще 6000 фунтов ежегодного содержания, раздались громкие протесты[36]

.

Дабы успокоить общественное мнение, королева лично открыла заседание парламента, и голосование прошло почти единогласно. Но уже через несколько месяцев потребовалась дополнительная сумма: принц Артур достиг совершеннолетия и у нации попросили для него 15000 фунтов ежегодно. Протесты зазвучали громче. Газеты заполнились гневными статьями; Бредлаф грозно обрушился на «нищих принцев» перед самой большой толпой, когда-либо собиравшейся на Трафальгарской площади; а сэр Чарльз Дилк в речи перед своими избирателями в Ньюкасле раздул дело до государственных масштабов. Содержание принца было в конечном итоге принято большинством голосов в Палате Общин; но меньшинство в 50 голосов выступило за снижение суммы до 10000 фунтов.

Мистер Гладстон яростно сопротивлялся каждому предъявленному обвинению. Он совершенно разочаровал наиболее энергичную группу своих последователей, заявив, что весь доход королевы может на законном основании использоваться ею на личные нужды, аргументируя это тем, что жалобы на королевские доходы лишь подстегнут королевские расходы, и успешно провел через парламент столь непопулярные суммы ежегодного содержания, которые, по его словам, находились в строгом соответствии с прецедентом. Виктория вздохнула с облегчением, но любви к мистеру Гладстону у нее так и не прибавилось.

Возможно, это был самый печальный момент ее жизни. Министры, пресса, общество, все кинулись обсуждать ее поведение, обвинять, превратно толковать ее действия и всячески выказывать антипатии и неуважение. Как сказала она мистеру Мартину, горько жалуясь на несправедливые нападки, она была «жестоко непонимаемой женщиной», и заявила что «десять лет постоянного беспокойства, заботы и тяжелой работы в одиночку, без всякой помощи, в совокупности с прибавляющимися годами и не слишком крепким здоровьем» совершенно ее сломили и «почти что ввергли в отчаяние». Ситуация действительно была печальной. Похоже, все ее существование перекосилось, как будто между королевой и нацией выросло какое-то непреодолимое противоречие.

И если бы Виктории случилось умереть в самом начале семидесятых, то можно почти не сомневаться, что мир счел бы ее неудачницей.