Королева Жанна. Книги 1-3

В конце концов стало ясно, что довериться нужно Вильбуа, а Лианкара услать на время в Толет. Предлог сыскался: ждали прибытия в Толет посольства Вильгельма Оранского; герцогу Мравы было поручено встретить его и провести предварительные переговоры с голландцами. Вильбуа было сказано: «Мы исчезнем», — просто чтобы он не беспокоился и не подавал шума по неведению. Принц был тих и подавлен: несмотря на всю свою идеальность, он понял, что девочка нашла свое счастье — пусть запретное, пусть кратковременное, какое бы ни было, но все-таки счастье; хотя он и запретил себе думать об этом, но ему было больно от сознания, что это счастье мог бы дать ей он сам. Разумеется, ни одно из этих чувств не отразилось ни в его лице, ни в его голосе, когда он сказал ей, что будет говорить всем: «Ах, сегодня я видел государыню, у нее приступ мизантропии, не волнуйтесь, ради Бога, это проходит само собой…» Жанна рассмеялась, пожала ему руку и сказала: «Принц, вы не просто друг, вы мой добрый гений».

Пришлось открыться также графине Альтисоре; ей велено было просто отваживать всех жаждущих видеть Ее Величество, говоря, что Ее Величеству не угодно никого видеть. Все должны были получить впечатление, что королева никуда не делась; она здесь, в замке, но желает окружить себя ореолом таинственности.

Таким образом, когда Анхела вернулась из Толета с костюмами все было улажено. Неделей раньше лейтенанту Бразе выписан был чек на банк Ренара «для награды мушкетерам за ревностную службу», так было указано в нем: на эти деньги он должен был приобрести трех лошадей в иноземных сбруях и оружие — шпаги и седельные пистолеты, также непременно иностранные. Надлежало еще уговориться о месте и времени встречи. Жанна снова стала ломать голову — как бы ей известить его, на что Эльвира сказала: «Ну, это уже проще простого. Я поеду и повидаюсь с ним». Жанна замялась. «Чего ты боишься?» — спросила Эльвира, глядя ей в глаза. — «Ничего я не боюсь, — вспыхнула Жанна, — поезжай, ты прекрасно придумала…» Эльвира вернулась через два дня и привезла письмо и два настоящих арабских кинжала, которые лейтенант раздобыл для испанских господ. Все остальное было в полном порядке — лейтенант показал Эльвире лошадей и все снаряжение: на каждом предмете были немецкие и итальянские клейма. Жанна слушала ее отчет, не сводя с нее глаз; Эльвира понимала значение этого взгляда, поэтому в заключение она сказала: «Лейтенант Бразе нравился мне и раньше, он славный рыцарь и учтивый кавалер». Жанна быстро раскрыла письмо: он обращался к ней по имени, посылал ей тысячу поцелуев — у нее отлегло от сердца, и она нежно погладила руку Эльвиры. В письме сообщалось, что пожелание Жанны, чтобы побег был осуществлен непременно ночью, пришлось как нельзя более кстати: встреча с председателем общества пантагрюэлистов назначена на ранний утренний час, а от замка до места встречи предстояло проехать не менее пятнадцати миль. Прочтя письмо, Жанна подняла глаза и неожиданно для самой себя спросила: «Так… ты одобряешь мой выбор?» — но тут же залилась краской, бросила письмо и выбежала из комнаты, оставив Эльвиру в не меньшем смущении.

В день побега к королеве был вызван ее личный парикмахер. Ему было сказано, что делать, и он без тени удивления, как и надлежит придворному, превратил три девичьи головы в мальчишечьи. Графиня Альтисора присутствовала при этой операции и переодевании. «Вас совершенно не узнать, — сказала она, — даже мне, которая видела все ваши метаморфозы». — «Я не понимаю вас», — ответила Жанна по-французски. «Я хочу сказать, что вы очень мужественно выглядите, виконт, несмотря на ваши юные годы», — также по-французски сказала графиня Альтисора.

Она хотела поцеловать руку виконту, но он подставил ей лоб. «Поцелуйте меня, как мать, мадам», — сказал он. Графиня поцеловала; юноша обнял ее, на секунду прижался к ней и сам поцеловал ее в висок; то ли он вошел в роль, то ли Жанна, живущая в его обличии, вдруг почувствовала в движении графини, которая была почти вдвое старше ее, совершенно незнакомую ей материнскую нежность. Графиня, казалось, и сама прониклась теми же чувствами: ласково отстранив от себя виконта, точно и в самом деле мать сына, она прошептала ему: «Ну, иди же, мой мальчик». Затем она так же нежно расцеловала юношей и посветила им, пока они спускались в подземный ход.

Выйдя на тропинку, среди высокой некошеной травы, испанцы вынули свои кинжалы. Трава шелестела в ночном сумраке, и от этого невнятного шепота всем стало не по себе. Тем не менее и дон Родриго, и дон Алонсо заспорили — кому идти вперед? Этой чести добивался каждый. Виконт, у которого не было никакого оружия, велел дону Родриго идти первому, поскольку тот знал дорогу. Дон Алонсо замыкал шествие.

Они перешли мостик, углубились в лес и у Большого камня услышали:

— Infixus sum in limo profundi…

— Et non est substantia [68], — откликнулись они в один голос, и перед ними появился лейтенант Бразе.