Только события в Лимбаре вывели его из равновесия. Он выступил перед Советом, обосновал необходимость резкого действия и закончил просьбой — отдать ему мушкетеров и оба гвардейских батальона для военной экспедиции в Лимбар. Совет заколебался. Удовлетворить просьбу герцога Марвы означало фактически обнажить Толет, оставить его беззащитным. Правда, видимого врага как будто не было; но кто знает, нет ли врага невидимого? Лианкар сулился в полмесяца навести порядок в Марве. Дело хорошее, что и говорить; ну а если не выйдет? В просьбе Лианкара большинство совета прежде всего увидело подвох. Недоброжелатели, в которых у него никогда не было недостатка, немедля зашептали, что Лианкар в стачке с Чемием, он нарочно хочет вывести все военные силы из Толета… разумеется, припомнили ему и дилионские кокарды. Гроненальдо, сидя на королевском месте, кусал губы. Лианкар встал и сказал прямо: «Я знаю, меня не любят многие, и мне не верят многие, но теперь не время считаться, ибо речь идет о судьбе Виргинии. Я прошу господ поверить мне сегодня: доказать искренность моих побуждений мне нечем. Я не буду клясться ни небом, ни адом — я просто прошу поверить мне». Совет молчал, как мертвый. Тогда государственный секретарь медленно поднялся с королевского кресла. «Сейчас мы будем голосовать, — заявил он. — Предупреждаю вас, господа: если голосование будет против предложения герцога Марвы — я своею властью, данной мне Ее Величеством, наложу на него вето». Господам очень не понравилось его выступление; тем не менее голосование было положительным. Герцог Марвы поручил полномочия и выехал в тот же вечер с черными мушкетерами ди Архата. Белые мушкетеры де Милье и оба гвардейских батальона — Отенский и Каршандарский — последовали за ним на другое утро. Они уже с конца августа находились в боевой готовности.
Опять настало для Гроненальдо время считать дни. Он не хуже других знал всю славу герцога Марвы; он не больше других доверял ему; но при данном положении вещей приходилось поверить, иного выхода не было. Затеяв дело с Чемием, он допустил колоссальную, роковую ошибку, и теперь ему, как Макбету, назад ходу не было — оставалось идти вперед.
Герцог Марвы оказался достойным его доверия. Он поспел вовремя: накануне закрытия кафедрального собора, главной церкви Марвы; вслед за ней автоматически закрылись бы церкви во всем Лимбаре, а затем и во всем герцогстве. Лимбар был охвачен паникой. Горожане готовились к концу света. Фригийские шайки уже сбивались стаями вокруг Лимбара в предвидении богатейшей поживы — из опыта им было известно, что город, пораженный интердиктом, подобен мертвой падали: подавленный ужасом народ совершенно не сопротивлялся. Логика была топорная: Бог покинул нас, значит, мы погибли — так не все ли равно, что теперь будет с нами на земле? Но надежды фригийских мародеров не оправдались. Вступив в город, Лианкар в тот же час арестовал примаса Марвы, кардинала Лимбарского, и весь его капитул. Затем был взят под стражу калогер
[35]Марвы граф Шовен, королевский комендант Лимбара барон Вул и еще несколько лучших людей. У собора и всех церквей были выставлены вооруженные пикеты. Лианкар приказал выловить всех мятежных попов, закрывших свои храмы; их арестовали к исходу второго дня, а на следующий день они были публично колесованы на базарной площади. При этом вновь был оглашен сентябрьский указ Ее Величества (Гроненальдо обнародовал его сам, не согласуя с королевой) о том, что с каждым изменником, слушающим изменника Чемия, лже-епископа Понтомского, будет поступлено так же. Других желающих пострадать за дело доктринеров в Лимбаре не нашлось. Через пять дней Лианкар форсированным маршем прошел в Сепеток (фригийские франтиреры молча уходили с его дороги) и также произвел там множество арестов. Из Сепетока он начал переговоры с Чемием. Он потребовал немедленного снятия интердикта; в противном случае, заявил он, головы кардинала Лимбарского и других мятежных прелатов полетят через неделю, Понтом же будет осажден и стерт с лица земли. Чемий не отказался вступить в переговоры, но начал с обычных в таких случаях оттяжек и проволочек. Для ускорения дела Лианкар вышел с частью своих сил на берег моря, в Прегер — оттуда Понтом был виден почти что простым глазом, — и широко распустил слух, что флот из Ерани на всех парусах идет к мятежному городу. Чемий наконец согласился снять интердикт, но поставил условие — не осаждать Понтома и Чизена, на том якобы основании, что с этих городов отлучение давно снято, Лианкар единолично принял это условие. Ему важно было выиграть время, не дать Чемию опомниться: ведь никакого флота у него за спиною не было. Подпись Чемия на договоре была получена. Возможно, с дипломатической точки зрения договор был и небезупречен: в нем, например, ни слова не говорилось о будущем статусе Понтома и Чизена, о «святой дружине»; но в нем было главное — интердикт снимался. К тому же и Лианкар не обязался отпускать арестованных им доктринеров.