Поначалу она просто ничего не хотела слышать. «Я всецело доверяю вам, принц, — говорила она Гроненальдо, — дайте бумаги, я подпишу то, что необходимо, и оставьте меня в покое». Но в начале мая ей привезли письмо от Алеандро — деловое, не любовное, письмо. Он подробно писал о фригийцах в Марве и их действиях; он не делал никаких выводов, никаких предположений — он сообщал только о том, что видел сам или знал достоверно. Жанна сразу же велела позвать принца, прочла ему письмо и потребовала строго спросить с Финнеатля, этой Большой Лисицы: что означает вся эта двойная игра? С этого дня она начала слушать доклады принца ежедневно. Она вдруг вошла во вкус. Гроненальдо еще в Тралеод писал ей о том, что необходимо вызвать Викремасинга и его армию; при всем своем уважении к коннетаблю принц никак не мог поручиться, что тот сможет справиться с Кейлембаром сам. Теперь, получив возможность говорить с королевой, он раз от разу возвращался к Викремасингу и его армии. «Но как же провинции? — спрашивала Жанна. — Отдать на растерзание императору и туркам?» — «Ваше Величество, — убеждал ее Гроненальдо, — без Викремасинга война неминуемо затянется, возможно, на годы. Наши внешние враги на это именно и рассчитывают. Кейлембару, конечно, не взять Толета, его и близко не пустят — но и Лианкар тоже бессилен, у него мало войск… А у нас еще Понтом за спиной, Ваше Величество…» — «Понтом подождет, — упорствовала Жанна, — а Лианкар получит новые батальоны и вместе с Уэртой разобьет мятежников. Если же мы призовем сюда Викремасинга, император немедленно захватит Прагу, несмотря на то, что он с нами не воюет… Я не могу отдавать ни Праги, ни Буды, и никогда не поверю, что вы согласны отдать их…» Принц только вздыхал в ответ. В конце концов они договорились до компромисса: вызвать в Толет Лианкара и выслушать его доклад о ходе войны на западе, о силах лигеров, об его собственных силах и тому подобное, а затем уж решать, как им быть. После всех этих разговоров линия плеч и наклон головы у Жанны бывали, очевидно, совсем другие — Арсхотер молча кряхтел у мольберта, что-то яростно подчищал, и тогда она с улыбкой говорила, имитируя его ворчливую манеру: «Маэстро, сегодня у нас с вами ничего не выйдет».
Она все меньше походила на страдавшую женщину, покорно склонившуюся перед роем одолевающих ее бесов. Ей все было интересно: война, армия, двойная политика Фригии и происки понтомского пророка.
Рифольяр протягивал принцу листовку:
— Вот, ваше сиятельство… Бедняга кардинал чуть не умер со страху…
Эта была не первая, а по меньшей мере сотая. Уже третий месяц доктринеры засыпали Флариуса прокламациями, содержащими самые разнообразные угрозы. Никакие меры охраны не помогали, скорее наоборот. Вначале листовки появлялись на стенах домов, примыкающих к монастырю Укап, затем — на его воротах, на внутренних лестницах, и чем гуще становился лес полицейских копий, тем ближе к самой опочивальне кардинала находили листовки. Кардинал уже дважды менял всю прислугу, требовал менять охраняющих его телогреев; арестовано было множество народу — но следов не обнаруживалось. Прокламации как будто носил сам дьявол, невидимый и неуязвимый.
— Печатню не нашли? — спросил принц.
— Я беседовал с Адамом Келекелом, книгопродавцем… он большой знаток всяких шрифтов и виньеток — он уверяет, что это торнская работа. Он даже порывался показать мне какие-то книги, печатанные в Торне, — но я поверил ему на слово…
— Так их привозят? Куда же смотрит таможня?
— Таможня выбивается из сил, ваше сиятельство… Минутами я и сам склонен верить, что здесь замешан злой дух… а если серьезно, то лучше всего знают этого духа по имени секретари кардинала и члены совета консистории, но он не дает их арестовать… Что ж, пусть пеняет на себя… Вы прочтите, что они пишут…
Принц прочел: