Королева Жанна. Книги 4-5

Это был ее первый, детский страх, самый сильный. С той, первой страшной осени самое имя это — Фрам — звучало для нее, как удар смертоносного топора. С этим именем у нее навсегда была связана одна и та же картина — толпа убийц, молча надвигающихся на нее; она отступает, отступает, до тех пор, пока не чувствует лопатками стены — отступать некуда, а они все надвигаются на нее, и у всех их одно лицо — его лицо. В душе ее нестертыми, незажившими остались кошмары той страшной осени, потрясшие ее до основания. Она помнила, как она цеплялась тогда за руку Эльвиры в темноте королевской спальни, как она кричала: «Эльвира, мне страшно, мне страшно!» Тогда все кончилось, не успев начаться, но зато она в бесконечных вариациях представляла себе, что было бы, если бы… Бесконечно повторялся в ее ушах услышанный ею впервые крик человеческого страдания — кричал враг, она знала, но что из этого? Ей виделся он — Фрам, весь красный, малиновый, словно из раскаленного железа, в красных шевелящихся бликах огня, в красной черноте, до сумасшествия страшный. Каждая черта его страшного лица запомнилась ей навсегда — его большой, безжалостный, изрезанный морщинами лоб, его стрижка, как у римского императора, его не знающая пощады линия рта, его каменный широкий подбородок, и особенно глаза — глубоко сидящие, в тяжелых веках, холодные, как зимняя река, глаза палача… нет, адского демона. Эта маска преследовала ее очень долго, и потом вернулась опять, и вот сейчас — в третий раз она услышала: Фрам.

Она, конечно, была уже далеко не та девочка с нежным пушком детских иллюзий о мире, она была — королева, она уже не боялась его, она однажды среди белого дня обратила его в бегство, и он бежал от нее, адский демон, как обыкновенный трус, — и все же она боялась его. Или нет, не его она боялась — она боялась того, своего первого, детского страха, который возникал в ее душе при имени — Фрам.

Все это значило только то, что в ближайшие дни после подписания декрета она говорила почти исключительно о Фраме, о Лиге Голубого сердца. Лианкар делал ей подробнейшие отчеты о силах лигеров, об их действиях и о своих силах и действиях; она склонялась вместе с ним над огромной картой Виргинии, и они мерили пальцами расстояния, разбирали различные маневры и обдумывали, как разгромить врага, на этот раз окончательно. (Об армии Викремасинга, впрочем, никто не заговаривал — ни он, ни она.) Коннетабль не преуменьшал опасности, в этом даже недоверчивый Гроненальдо не мог его обвинить. «Их силы я оцениваю в десять пятнадцать тысяч, — говорил Лианкар, — они строго держат дисциплину и не допускают прямого разбоя, как в прошлый раз. Армия очень подвижна, в этом ее преимущество, но у них нет пушек, поэтому на крупную акцию, скажем взятие города, сил у них недостаточно. Я надеюсь, что, измотав их обманными движениями, мы сможем окружить их и тогда уничтожим всех. Но нам нужны новые батальоны…» — «Об этом говорите с принцем, — прерывала его королева, — все остальное мне понятно».

Не так уж плохо обстояли дела. Лианкар получит нужные батальоны, обеспечит себе необходимый тройной перевес в силах, и неужели они вместе с генералом Уэртой, опытным военачальником короля Карла, не смогут раздавить Лигу еще до осени? Не нужно вызывать Викремасинга, мы справимся без него. И уж теперь я настою на том, чтобы мне показали отрубленную голову Фрама. Фрам должен быть мертв. Будем слушаться разумных советов, не глядя на то, кто их дает…

Итак, Лианкар совершенно успокоил ее. Жанне передалась его уверенность в конечной победе. Через пять или шесть дней, накануне его отъезда к армии, Жанна, войдя в свой кабинет, увидела на столе книгу в ярко-красном переплете. Книга лежала в центре, словно приготовленная для чтения. Жанна не помнила у себя такой книги. Она хотела уже крикнуть Эльвиру, чтобы спросить ее, но в это время она подошла к столу, бездумно раскрыла переплет — и голос пресекся у нее в горле.

На титульном листе, среди пятиконечных крестов и языков пламени, стояли красные буквы:

«Виргинский торментарий, или Рассуждение и руководство к разысканию истины среди преступников и преступниц Божеских и человеческих путем допроса третьей и четвертой степени. Печатано в граде Толете в 1555 году. Не предназначено для вольной продажи».

В один миг охватила она глазами весь этот текст. Сердце ее дрогнуло, и руки сделались липкими. Не глядя присела она на кресло и потянула к себе книгу.