шутку, чтобы подчиненным не было обидно – ведь если даже начальство не пустили, то и
им не надо сердиться.
Но Ворота распахнулись, и он испугался. Так испугался, что хотел бежать. И только
понимание, что после этого он не будет иметь права командовать – разве трус может быть
авторитетом для мужчин? - заставило его сделать шаг во двор Обители. А потом еще и
еще. Пока он не очнулся перед серой деревянной дверью кельи, за которой слышалось
тихое женское пение. Какая-то незатейливая веселая народная песенка с повторяющимся
припевом, и по голосу никак нельзя было определить, молода ли женщина за дверью или
стара, красива или нет.
Он решился, открыл дверь и замер. На него смотрели золотые и очень удивленные глаза
вдовы его погибшего друга, пропавшей почти сразу после смерти мужа. Тарья-Катарина, такая же простая и красивая, как и тогда, когда он увидел ее в ее восемнадцать, много-
много лет назад. Холодная и гордая, настоящая дочь Бермонта, с русой косой, заплетенной
вокруг головы, с мягкими губами и плавной линией плеч, с неторопливыми движениями, которыми она вышивала какую-то картину. Играло радио, и, видимо, ему она и подпевала
минутой ранее.
- Баронесса Лифтор, - сказал он сипло и опустился на одно колено.
- Здесь я просто Тарья, - ответила она после паузы. Отложила пяльцы, аккуратно сложила
руки на коленях. – Зачем ты пришел сюда?
Он поколебался. Можно было еще уйти, и это было бы правильно. Но все-таки ответил
ритуальной фразой.
- За благословением Великой Богини. Ты примешь меня?
Пропавшая баронесса молчала очень долго, и Хиль не поднимал глаза.
- Встань и возьми, - произнесла она наконец. Очень тихо, почти неслышно.
Кто же называл тебя холодной, прекрасная? Кто этот глупец? Кто твердил себе, что ты
горделива и заносчива? Кто почти перестал посещать дом лучшего друга после вашей
свадьбы?
Тот, кто никогда не пробовал твоих губ вкуса первого летнего меда и твоей кожи,
сладкой, как молоко. Тот, кто был безумно влюблен в тебя и никогда не показывал этого.
Кто мечтал распустить твои косы и снять с тебя одежду, кто желал тебя все время, пока ты
была рядом, кто рвал себя между верностью другу и любовью к его жене.
Кто знал, что ты так отзывчива и покорна с мужчиной, что ты вздыхаешь так тихо,
сладостно и нежно, что твои глаза так темнеют и наливаются истомой, что ты так
ложишься и льнешь к телу, будто тут всегда должно было быть твое место?
Не было этой ночью в келье Обители ни титулов, ни воспоминаний, были только Тарья и
Хиль, и воля Великой Богини.
- Уходи со мной, - просил он ее с утра. – Я буду тебе хорошим и верным мужем, Тарья.
Но она качала головой, снова заплетая свои длинные волосы в венок вокруг головы.
- У меня уже был один муж. Одним он и останется. Я все еще люблю его, Хиль.
- Я не прошу любить меня, - говорил Свенсен, а внутри все рвалось и горело, - достаточно, что я люблю тебя. Просто будь со мной. У тебя еще могут быть дети, а я буду счастлив
быть их отцом. Тарья, будь со мной, пожалуйста.
Она доплела косы, глядя ему в глаза, опустила взгляд, раздумывая.
- Если эта ночь принесет плоды, я выйду к тебе. Обещаю. Но если нет – никогда не
приходи больше, Хиль.
Он все-таки схватил ее и поцеловал, и на мгновение она снова стала мягкой и покорной, и
прильнула к нему, как ночью.
- Я вернусь через месяц, - сказал он очень жестко, - и ты выйдешь ко мне, беременная или
нет. Обещай, женщина.
Взгляд ее дрогнул, и ему этого было достаточно.
- Если не выйдешь, - добавил он, - я зайду внутрь, чего бы мне это не стоило, и заберу тебя
из этой самой кельи, Тарья.
…Подполковник обернулся и глянул на молодого короля Бермонта. Сумасшедший, как и
он сам. Надо бы забежать по пути в храм и подать жертву Хозяину Лесов, чтобы их дорога
была удачной.
Глава 20
Зеленое Крыло, Иоаннесбург, пятница
«Учитель» сладко спал в своей камере и просыпаться, видимо, не собирался. Игорь
взглянул на часы. Сутки с момента снятия блока кончились уже сорок шесть минут назад, а глава воровской школы глаз не открывал.
Шестнадцать часов сорок семь минут.
Тандаджи вчера изъявлял желание поприсутствовать на допросе вора, но с утра случился
скандал на посольской встрече, и тидусс был немного напряжен. Этого хватало, чтобы
подчиненные в зале замирали и старались не дышать, когда он проходил мимо.
Эти же подчиненные совершенно неприличным образом пялились на ноги капитана
Дробжек, пришедшей сегодня в мягком синем платье до щиколоток – она явно тяготела к
оттенкам синего – очень приличном и приятном, если не считать разрезов на бедрах.
Разрезы были хитрые, с запахом, и появлялись только когда капитан двигалась.
«Так легче бегать и прыгать, если что» - сказала она спокойно, заметив его взгляд.
Удивительно, как меняет женщину одежда.
Шестнадцать сорок восемь.
Вынужденный простой на то, чтобы Юземский мог отоспаться, Игорь потратил на
допросы задержанных Люджиной «учеников» и «учителей» воровской школы. Хотя
старшему из ученичков было далеко за пятьдесят. И со вчерашнего вечера, после ухода
Тротта, они с напарницей сортировали задержанных. Одних – тех, кто только-только попал