Королевская кровь 2

крыла. Сейчас он в лазарете, - тидусс чуть опустил глаза, - там его гвардейцы. Он не

может не появиться там, Ваше Величество, - добавил он вдруг, словно извиняясь за

принца-консорта.

- Да, знаю, - Василина внимательно посмотрела на начальника разведуправления, отдала

ему папку. – Вот что, господин Тандаджи. Я все равно не смогу рассказать все так, как вы.

И ответить на вопросы. Поэтому прошу вас сделать доклад по ситуации и присутствовать

на дальнейшем обсуждении. И…я понимаю тот объем работы, который вы делаете, и не

хочу брать на себя и это. Единственное, чего я хочу – это чтобы вы докладывали мне

информацию, касающуюся семьи. Я очень недовольна тем, что вы утаивали от меня

сведения, несмотря на мой приказ. Без последствий я это не оставлю.

- Виноват, Ваше Величество, - с едва заметной горечью произнес тидусс. – Это была

полностью моя инициатива, я сам просил принца-консорта не волновать вас…

- Ох, замолчите, Тандаджи, - устало сказала Василина. – Он говорит, что это его идея, вы -

что ваша. Значит, ответственны оба. Я могу рассчитывать, что подобное больше не

повторится?

- Да, моя госпожа, - пообещал ее пристыженный собеседник, который шел с отчетом,

ожидая что угодно – от того, что его сразу вышвырнут из дворца до того, что его просто

заморозят. И поставят в Зеленом крыле в назидание преемникам.

Василина величественно кивнула.

- И заявление ваше порвите, пока я не сделала это сама.

- Да, моя госпожа, - повторил Тандаджи, кланяясь. И она была готова поклясться, что

расслышала в его ровном голосе нотки радости.

Марина

Мне казалось, что я снова лежу на горячем песке пляжа, телу тепло и хорошо, и шуршат

совсем рядом волны безбрежного и ласкового океана. И в шепоте этих волн слышен

напевный голос царицы Иппоталии, и от голоса этого я сама становлюсь океаном, полным

мощи и покоя.

Где-то близко послышались шаги, тихо стукнула дверь. Пахло больницей, лекарствами, дезинфицирующими растворами.

Сила возвращалась, я чувствовала ее пульсацию в крови. Чувствовала, где находятся

сестры, далеко-далеко ощущала Ангелину, и она была спокойна. Чувствовала, как плохо

сейчас Василине. Как пространство вокруг меня наполнено болью и спокойной

деловитостью. Мир становился ярче, хоть я лежала с закрытыми глазами.

Так, наверное, чувствует себя глухой, когда начинает слышать, или слепой, впервые

увидевший очертания предметов.

Открыла глаза и села на койке. Голова не кружилась, наоборот, тело словно парило,

покалывало, будто его накачали энергетиками.

Я все еще была в своем красном платье, но без перчаток – в кисти торчала игла

капельницы, на локте видны были следы от уколов. И босиком.

Поискала взглядом туфли – их не было. Перекрыла капельницу, вытащила катетер.

И как была, босая, вышла в коридор.

Мариан, от которого волнами шла ослепляющая душевная боль, как будто его корчило и

разрывало внутри от тоски, спокойно разговаривал с царицей Талией. Значит, не

привиделось, она и правда приходила. Повернулся ко мне, улыбнулся одними губами,

потом обеспокоенно вгляделся в меня.

- Сильная девочка, - одобрительно сказала царица, и я явственно услышала в ее голосе

божественный шум моря.

- Я вас слышала, - произнесла я сиплым, надорванным голосом.

- Я всего лишь чуть-чуть помогла, - улыбнулась Талия, посмотрела на меня – как

погладила. – Эйфория и восприимчивость скоро пройдут, и ты вернешься в норму.

Она, помедлив, чуть коснулась руки Мариана, и я почти увидела, как его страшная боль

уходит в нее, шипя и испаряясь, как вода на раскаленной сковородке.

- Где Кембритч? – спросила я, хотя, кажется, чувствовала, где.

- В операционной, - ответил Байдек, отстраняясь от царицы, безмятежно глядевшей на

него. Словно не хотел избавления от своей неподъемной тоски. – Марина, ты очень

бледная. Тебе лучше вернуться в палату.

Но я уже шагала по холодному полу дальше, и платье без каблуков шелестело по плитке, как шепот совершенно неважных воспоминаний и обид.

Подошла к стеклу операционной. Хирурги и медсестры суетились, готовясь к операции, набирал свое средство анестезиолог, держали светящиеся нити виталисты, и бледный,

собранный Луциус Инландер стоял у изголовья операционного стола, прикрыв глаза и

положив руки на виски лежащего Люка.

Я будто воочию увидела, как вокруг них обоих пульсирует кокон из перламутровой,

сияюще-белой энергии жизни, пытаясь победить, затянуть черноту, истекающую из тела

Люка, и откуда-то четко знала, что не будь Луциуса, Кембритч был бы уже мертв. Словно

в ответ на мои мысли Инландер открыл глаза, повернул голову, вопросительно посмотрел

на меня. Сознания осторожно коснулись невидимые чуткие пальцы, и я сморщила нос – от

этой щекотки захотелось чихать. А Инландер уже что-то говорил хирургу, и тот,

оглянувшись, отвечал резко. Естественно, кто же потерпит постороннего в операционной.

Я открыла дверь и вошла внутрь.

- При ранениях в живот запрещено давать пить и есть, - доктор почти кричал. – Вы его

убьете!

- Он уже и так на грани, - высокомерно и нервно ответил король Инляндии. – Я ввел его в

стазис, максимально замедлил распространение яда и кровотечение. Организм сейчас