обхватила за плечи руками, ощущая горячее мужское тело посреди кажущейся теперь
прохладной воды.
Мы, наверное, сильно увлеклись, потому что в какой-то момент ушли под воду, и
вынырнули, отплевываясь и хохоча. Неловкости не было.
- Буду считать это компенсацией за испорченную обувь, - сказал он легко, и я мстительно
плеснула в него водой.
Мы вышли на берег, отряхиваясь, и я сбегала к себе, передала успевшему одеться
Мартину несколько пузатых бутылок вина, стащила с кровати одеяло, зажала под мышкой
одежду, которую нашла. Потом мы долго сидели на берегу, завернувшись в одно одеяло, целовались и разговаривали. И где-то после второй бутылки я начала рассказывать ему про
свою жизнь. Про своих лошадей, про маму, про сумасшедший выпускной с Катькой
Симоновой, про учебу в лицее и посиделки с травкой и гитарами, про розовые волосы и
татуировки, про работу в больнице, про сестер. И про Люка тоже. Было что-то
болезненное в том, чтобы говорить про одного мужчину и целовать другого.
А Мартин рассказал мне про Викторию. Заплетающимся языком читал стихи,
посвященные ей, уверял, что никому никогда их не показывал. Гладил меня по спине, грел
горячей рукой бедра, прикасался губами к шее и груди. Море смотрело на нас тьмой, и в
ней виделся строгий лик Богини, а лунная дорожка казалась укоризненно поднятым
указательным пальцем.
- Знаешь, - произнес он с сильным акцентом, - может быть, мы сможем забыть про них.
Вдвоем.
- Возможно, - откликнулась я, кладя голову ему на плечо. – А если не получится?
Мы молчали.
Но были не одни.
Кое-как, поддерживая друг друга, добрели до моих покоев и рухнули в кровать, не сняв
одежду. И заснули – рядом. Но не вместе.
Глава 7
Октябрьский дождик радостно и настойчиво стучал по стенам и окнам университета,
словно сообщая, что он теперь надолго и уходить не собирается. Гигантские типаны, уже
покрасневшие, но пока не сдающие листья осени, закрывали здание общежития
своеобразным зонтиком, но студенты после занятий все равно бежали бегом – иногда вода-
таки переполняла длинные листья-чаши, и они опрокидывались, освежая измученные
знаниями головы.
Общая унылость и подавленность передалась и каменным глашатаям магунивера –
объявления они теперь давали в ритмах похоронного марша, беспрерывно зевали и вяло
сплетничали, обсуждая прогульщиков и личную жизнь студентов. Алина иногда думала –
откуда у них такая память? Что может поместиться в каменной доске, на которой
изображено лицо? Однако камены знали весь преподавательский и студенческий состав по
именам, и не прочь были пообсуждать с интересующимися те или иные события.
Впрочем, если б она была древней каменюкой, что бы ей оставалось делать?
Близкое знакомство с ними состоялось в первый же день учебы – ее угораздило
прислониться спиной к стене коридора, пока она близоруко искала в рюкзачке салфетки
для очков, и вдруг с взвизгом отскочила – кто-то укусил ее за мягкое место. Проходящие
мимо студенты старших курсов неприлично ржали, пока она, красная от смущения, искала
взглядом виновника своего испуга.
Каменная морда строила невинные глазки, а та, что напротив, глумливо причитала:
- Девушка, а, девушка, а обопритесь о меня тоже! Столько веков не вкушал девичьего тела!
- А л-лома ты тоже не вкушал, поганец? – с мрачным обещанием припечатала Алинка.
Смущение, как нередко бывало, от попадания в неловкую ситуацию, сменилось злостью, и
она, вытащив охапку салфеток, запихала их похабнику в рот. Тот мычал, отплевывался и
пытался кусаться, но студентка была проворней. – А тебе, - она обернулась к гулко
ухохатывающемуся кусачему лицу, - я завтра принесу клейкой ленты в подарок.
- Богуславская, зачем вы издеваетесь над уникальными магическими памятниками? –
укорил ее шедший по коридору старенький профессор Левцов. – Я пожалуюсь вашему
куратору, ну что такое, как новый курс, так кто-то считает своим долгом в них что-нибудь
запихать, разрисовать, приклеить.
- Может, им этого и хочется? – пробормотала пристыженная Алинка, но, к ее счастью, профессор не расслышал, и пошел дальше, качая головой. Она же, вытащив одну салфетку
из отплевывающейся пасти, все-таки прислонилась к стене, протерла очки и нацепила их
на нос. Вот тебе и первое сентября, дважды за день лажануться – это не каждому дано.
- Ну, чего приуныла-то? – спросил кусачий. Ему приходилось орать через коридор и
мельтешащих студентов, но ему это не мешало. – Ты, давай, у Аристарха кляп забери и
нос не опускай, еще семь лет волынку тянуть, наопускаешься еще.
Она еще злилась, но исследователь внутри взял верх над обидой.
- Я по какому принципу вы устроены? – спросила она, доставая кляп и постукивая
костяшками пальцев по доске вокруг кривящейся морды – искала пустоту, где может быть
андрогина или говорящий корень . Я не понимаю, кто в вас подселен.
- Души не сдавших экзамен студентов, - гробовым голосом пропел камен, а второй снова
гулко заржал.
- Да ну вас, - Алина подхватила рюкзачок и пошла на выход, подальше от двух каменных
приколистов.
С тех пор они ей проходу не давали, и со временем у них даже установилось что-то типа