Королевская лилия

– Только не красное из «пино нуар». На самом севере Бургундии, его еще называют долиной Йонны, производят знаменитое белое вино из винограда сорта «шардоне». Называется шабли. Оно немного горьковатое и сухое, свежее, легкое, с богатым букетом и цельным вкусом.

– Это все я?

– Да. Шабли воспевали Пушкин и Северянин. Его обожал Стива Облонский, хотя этот пример, кажется, не совсем хорош. Но неважно. Ты сложнее, конечно, но похожа на шабли самой высокой категории – гран крю. Или оно на тебя.

– А ты… любишь шабли?

– Шабли на втором месте. Я люблю тебя.

Он так легко это сказал, что сам удивился.

Кажется, он еще никому ничего подобного не говорил.

Алексей осторожно покосился на Полину. Почему она не отвечает, интересно?

Чтобы скрыть неловкость от ее молчания, Округин заговорил, делая вид, что сейчас это крайне важно:

– Когда купажируют вино, бленд в итоге соединяет в себе качества тех виноматериалов, которые смешивали. Ты – бленд своих родителей, но я не нахожу в тебе ни одной черты твоего отца. Это странно.

Она посмотрела на него и опустила глаза. Не ответила, а спросила:

– А моя мать какое вино?

– Вермут. Это я понял с первого глотка, прости, взгляда.

– Вермут я знаю. Мартини или чинзано?

– Вермут по-немецки – полынь. Считается, что его придумал Гиппократ.

– Врач?

– Ну да. Как лекарство для лечения кишечных вирусов.

– Не обидно для мамы?

– Ничуть. Сейчас вермут – это прекрасное крепленое вино с добавлением разных полезных трав, полыни – обязательно.

– Намекаешь, что мама с горчинкой.

– Твоя мама – не просто вино, но и немного – лекарство. Я бы сказал, что она – сухой вермут с тонким цитрусовым привкусом.

– Чувствую тонкий привкус иронии.

– Хорошее вино всегда немного иронично.

– Мой отец тоже – хорошее вино?

– Конечно.

– Какое же?

– Порто.

– Это портвейн, что ли? Типа «три семерки»?

– Ну, во-первых, непросвещенная моя соотечественница, «три семерки» – не советское изобретение. Еще полтора века назад в Португалии уже был портвейн с таким названием. Три семерки, если хочешь знать, древний символ гармонии. А во-вторых, португальский и российский портвейны делают по совершенно разной технологии. Это разные вина. Но настоящий порто может быть только в Португалии.

– И какой папа портвейн? Или они все одинаковые?

– Нет, конечно. Есть порто белый, красный, золотистый. Но твой отец – «винтажный порто». Это элита мира портвейна. Его пьют не раньше, чем через пятнадцать лет выдержки в бутылке.

– Мне кажется, папина выдержка больше.

– Я же говорю – винтажный. Хотя на самом деле, винтажный означает не давний, а удачный год для создания элитного портвейна. Мне повезло пока лишь однажды, в две тысячи шестнадцатом. Это был год «винтажного порто»! Думаю, таким же удачным был год рождения твоего отца.

– Биологически он мне не отец.

– Как? – вырвалось у него.

– Мой отец погиб через месяц после свадьбы, так и не узнав, что мама беременна. Аркадий Дибич был его командиром. Он тоже был ранен в том бою, но выжил. Мама осталась одна в общежитии, без работы, без родных. А тут еще беременность. Дибич об этом узнал и просто забрал ее в свой дом. Даже слушать ничего не стал. Потом, когда снова на войну поехал, попросил бабу Полю присмотреть. Ну, это ты уже знаешь. Они поженились, только когда Оля появилась. А она родилась через шесть лет. Все это время отец ждал. Мама говорила, первые три года она на него даже не смотрела. А еще через год сама подошла и попросила взять в жены.

Так вот почему они казались странной парой. Не Аркадию она была предназначена. А может, как раз наоборот? Пути Господни, как известно, неисповедимы.

– А Оля почему не в него пошла?

– Оля как раз вся в бабушку Полю. Такая же… оранжевая.

Надо же как точно! Оранжевая!

– Аркадий – настоящий, – искренне сказал Алексей.

– Я знаю и очень его люблю. Но тебя я люблю больше.

Алексей ждал ее ответа, но он все равно оказался неожиданным. Сердце как-то странно подскочило внутри и плотно застряло в горле. Он кашлянул. Не помогло.

Наверное, Полина догадалась, что по объективным причинам говорить Округин не может, поэтому ждать не стала. Просто начала целовать. Он ответил. Потом они принялись лихорадочно друг друга тискать и делали это до тех пор, пока кресло, завалившись, не сбросило седоков на землю. Заметили они столь агрессивный демарш или нет, осталось неизвестным, потому что останавливаться безумцы не стали.

Человек, наблюдавший за ними из-за кустов, осторожно отступил назад и, убедившись, что никто даже случайно не сможет его заметить, направился вдоль берега к мосту.