И в самом деле, рана выглядит довольно паршиво, когда я снимаю с нее листья. Она длинная, от запястья до плеча, к тому же на обеих моих руках и ногах полно синяков, возможно, они есть и на остальных частях моего тела. Но ему это невдомек.
– Ну и что? Я могу носить длинные рукава.
– У тебя еще и кисти исцарапаны. И синяк на щеке. Это не вяжется с обликом высокородной дамы. Как ты это объяснишь? Откуда у тебя могут взяться раны и синяки, если ты только и делаешь, что сидишь, затянутая в корсет и одетая в шелка? Все захотят узнать, что стряслось, услышать занимательную историю. Это привлечет к тебе внимание, что нам совершенно ни к чему.
Он что, собирается прочесть мне проповедь об особенностях поведения знатных дам?
– Что ты вообще можешь знать о том, как ведут себя благородные дамы? Я просто-напросто скажу, что упала, когда каталась верхом.
– Это в любом случае привлечет к тебе внимание, а нам это не нужно. Если ты хочешь быть моим подмастерьем, то вот тебе первый урок: не привлекай к себе внимания. О нас и без того будут сплетничать, болтать. Если мы дадим им что-то еще, любой пикантный нюанс, они такого понапридумывают, начнут задавать столько вопросов… – Он смотрит мне в глаза. – И я много чего знаю о том, как себя ведут благородные дамы. Ведь я был воспитан при королевском дворе. А ты, насколько я помню, выросла на ферме.
Я моргаю. Он, разумеется, прав, мне нечего ему возразить.
– Ну и что с того? Ты что же, хочешь сказать, что я
Кэл всплескивает руками.
– Ну что ты, тебя никто бы не назвал простоватой.
Я сжимаю зубы и решаю сменить тему.
– Может, сходим к ручью и наловим рыбы на завтрак?
– У меня по-прежнему есть сухари, – говорит Кэл.
– Об этих твоих затхлых сухарях я подумаю, когда нам будет грозить голод. Я даже не знаю, где ты их хранишь, да и не хочу знать. – Он молчит, разжигая костер.
Мне хочется сказать больше, но я не намерена затевать ссору. Как бы неприятно мне ни было это признавать, он нужен мне, пока я не поправлюсь, к тому же есть вещи, которым он мог бы меня научить.
– Я пойду искупаюсь, – говорю я и, повернувшись, иду по берегу ручья.
Наконец я дохожу до уединенного озерца, скрытого стеной деревьев. Я рада, что тут меня никто не увидит, но не успеваю я зайти в воду, как перед моим мысленным взором возникают лица моих тетушек, искаженные, как будто они смотрят на меня сквозь стекло.
Они использовали хрустальный шар, чтобы увидеть меня.
Я быстро моргаю, и их образы рассеиваются. Хотя они и видели меня, вряд ли они могут определить, где именно я нахожусь. Я не хочу, чтобы они добрались до меня и потащили меня домой или, хуже того, во дворец, но я не могу не радоваться тому, что они ищут меня. Какой виноватой я бы себя ни чувствовала за то беспокойство, которое я им причинила, приятно знать, что они так за меня переживают.
Когда я уверяюсь, что они на меня больше не смотрят, я наконец снимаю с себя грязную одежду. Снимать рубашку нелегко – жаль, что я не могу попросить Кэла помочь мне. Сначала я стягиваю ее со здоровой руки, затем снимаю через голову и наконец осторожно обнажаю раненую руку. Но, судя по состоянию раны, она заживает. Я обхватываю себя руками на случай, если Кэл подсматривает за мной.
Вода холодна. Я дрожу, но заставляю себя зайти в нее по грудь. Поначалу я мерзну, но затем прозрачная вода начинает казаться мне чудесной. Я кладу голову на воду и мочу свои волосы.
Я поднимаю руку, чтобы коснуться их, ожидая нащупать длинные волосы, рассыпавшиеся по воде. Я почти забыла, что теперь они такие короткие. Мыла у меня нет, так что я просто изо всех сил тру кожу головы. И уже от одного этого начинаю чувствовать себя лучше.
Я прислушиваюсь к приглушенным звукам, доносящимся снизу, к журчанию воды, колыханию водорослей, передвижению форели и черепах.
Краем глаза я вижу Кэла, он сидит слева от меня на берегу на камне, мастеря из длинной тонкой палки удочку. Поначалу он не обращает на меня никакого внимания – он сосредоточен на том, чтобы раздобыть нам пристойную еду. Но затем он поднимает глаза и замечает меня. Хотя на мгновение мы застываем, теплота его взгляда омывает меня, как волна. Он вскидывает бровь, словно бросая мне вызов, и я решаю, что мне все равно. Пускай смотрит.
Я медленно возвращаюсь за деревья, стаскиваю с камня в ручей свою одежду, мою ее, тру, затем раскладываю на солнце, чтобы она немного подсохла, пока я буду плавать.
Когда я натягиваю мокрую одежду, она холодна и неприятно липнет к телу. Кэл все еще ловит рыбу. Я слышу, как он заходит в воду. Я возвращаюсь в наш лагерь и подбрасываю в костер еще хворосту, чтобы погреться около него. Кэл приходит несколько минут спустя, держа нескольких блестящих серебристых рыб.
Я невольно улыбаюсь.
Он поджаривает их над огнем, и мы едим их вместе с сухарями из его мешочка.
– Они съедобны. Немного твердоваты, но съедобны, – он пожимает плечами.