Королевский сорняк

Он с ужасом почувствовал, что не в состоянии написать следующую книгу. Он выдохся в игре в аппликации. Его стало воротить от собственных книг, – даже если публика по-прежнему охотно их проглатывала. Следовало найти что-то новое, совсем другое, неожиданное…

Но что?

Он присмотрелся к литературным грядкам. На них в последнее время расплодилось множество сорняков-борзописцев. Строгают глупые детективчики, пошлые любовные романчики, разные безграмотные «фэнтези» для ясельного возраста… (Вы, наверное, всю эту ерунду читаете, Тоня?)

Впрочем, он, пожалуй, и сам сорняк, – но какой! Королевский! Он колючий и цепкий репей, гордо вознесшийся над всякими там дешевыми одуванчиками-лютиками. Да, у них имелись и успех, и деньги, – но у него самого было и то, и другое до отвала. На их грядке ему искать было нечего.

Переведя взоры на соседнюю грядку, на которой росли культурные овощи классического направления, он увидел, как отчаянно рвались все эти добротные репки и морковки из земли, как стремились сделаться повыше, позаметнее сорняков, как тщились приравняться к сорнячной славе и количеству нолей в сорнячных гонорарах…

Но куда там! Они, эти полезные, витаминные овощи, не отличались ни достаточной новизной на грядке Большой Литературы, ни способностью борзописцев развлекать народ перманентной ярмарочной клоунадой. Они занимали надежную нишу в литературе, – но, как ни тщились, – скромную.

А на следующей грядке рос он сам, оригинал и новое слово в Большой Литературе (так почему-то решили все), и еще несколько подобных ему репейников, надменно взиравших со своей высоты на прочий литературный огородишко.

Однако водилась в нем, в огородишке, одна вещица… Одна деталька, одна мелочь, которая имелась на соседних грядках и не имелась у него. Они, все эти сорняки и овощи, даже самые бесталанные и примитивные из них, вкладывали душу в то, что писали. Пусть мыслишки убоги, пусть чувствишки примитивны, но они ими ЖИЛИ. Жили в жизни и жили в книгах, а успех придавал им уверенность, что жили не зря.

А он, чуткий охотник за изощренными формами, признанный гений современной литературы, – он только холодно умствовал и смотрел на людишек из-за своей стенки, ища, как бы еще пооригинальнее их унизить, полить. При этом и они, политые, вонючие, бездарные и никчемные, – они тоже жили. Они радовались чему-то, они боялись чего-то, они страдали, они любили…

Нет, он отнюдь им не завидовал! Он сознательно избрал свой путь и нисколько не жалел об этом. Но в его отчаянных поисках вдохновения и новой формы огородишко неожиданно дал подсказку. И он задумал пересадить свой гений на парную, унавоженную, кишащую микробами и червями, почву соседних грядок, – в самую гущу этой жалкой суеты, называемой жизнью. Он всех удивит, он докажет, что не выдохся, – он напишет книгу о Жизни. Да так, как никто еще не писал!

Но для того ему требовался опыт – неизведанный опыт, которым он не владел…

Звонок прервал его исповедь. Приехал Кирилл.

Писатель направился в коридор, Тоня молча проводила его тревожным взглядом, – нажал на кнопку, отпирая калитку, затем открыл дверь дома, пропустил гостя в комнату.

Войдя, Кирилл замер на пороге.

– Тоня??? Что ты делаешь здесь?! ВЕДЬ ЭТО ЖЕ ОН!!!

Глава 29

Ждать понедельника было очень трудно. Еще оставался воскресный вечер, и очень хотелось куда-то бежать и что-то найти.

Алексей Кисанов поерзал в кресле. Сделал себе еще кружку кофе, выкурил еще сигарету. Просмотрел на компьютере записи.

Все, что известно о спонсоре на данный момент, – это описание Лены: невысокий, щуплый, с усиками (ну, последние не особо в счет: они легко сбриваются или наклеиваются), средних лет, волосы темные, редкие.

Кроме того, понятно, что он очень богат: затеянное им действо стоит крайне дорого.

Что мы знаем еще? Что он весьма осторожен. Страхуется аккуратно: квартиру снял так, что почти следа не оставил. В дымчатых очках пришел… Которые скрыли цвет глаз. А может, и возраст. Усики, возможно, ложные. Как и цвет волос…

Алексей перечитал весь отчет, составленный Тоней, и перебрал в уме всю информацию, которой он располагал. А в ней его внимание зацепило вот что: Тоня, проследив за Кириллом до ресторана, выяснила у метрдотеля, что он встречался с немолодым человеком, – «может, папой».

Отец Кирилла умер, что следовало из найденного Тоней письма его матери. Что такое «немолодой человек» в наши дни? Для кого-то это и пятьдесят лет, для кого-то семьдесят. Подросток и тридцатилетнего назовет «немолодым». Ресторанный вышибала, однако, подростком не был, – как сказала Тоня, мужик под сорок. Его определению возраста можно больше доверять. И он счел, что мужчина годится Кириллу в отцы…