Королевство шипов и роз

— Ты… изменил им память?

Я попятилась. Вместо благодарности во мне вспыхнул гнев. Кто дал этим высокомерным фэйри право вторгаться в наш разум и впихивать туда другие мысли? Разве это не насилие?

— Я бы не назвал это насилием. Я несколько… облагородил воспоминания твоих близких. Накинул на их память что-то вроде завесы. Я опасался, как бы твой отец не отправился тебя разыскивать. Хуже, если бы он подговорил односельчан, чтобы те вместе с ним пересекли Стену. Сама понимаешь, чем бы все кончилось. Соглашение и так уже нарушено.

А кончилось бы это гибелью отца и остальных, наткнись они на тварей вроде пэки, богге или нагов. Я застыла, мой разум словно окутало плотное одеяло, сотканное из тишины. На меня навалилась жуткая усталость, мысли едва шевелились.

— Ты не знаешь моего отца, — превозмогая усталость, сказала я. — Он бы и сам не пошел и никого подбивать не стал.

— Пошел бы, — возразил Тамлин.

Я не стала спорить, хотя знала: увечная нога давно стала для отца «щитом», которым он загораживался от любых усилий. И у односельчан он не вызывал ничего, кроме презрительной жалости. Кто бы за ним пошел? Какой же дурой я была, что поверила обману пэки. Нет, мой отец палец о палец не ударил бы ради моего спасения.

Моя семья обрела сытую, спокойную жизнь. Их даже предупредили о болезни, хотя сомневаюсь, что они вняли предупреждению. Тамлин смотрел на меня честными, широко открытыми глазами. Он снял все мои тревоги и даже более того.

— Ты действительно предупредил моих о возможной угрозе?

Он кивнул:

— Не напрямую. Я вплел предостережение им в память, добавив приказ покинуть деревню, едва положение начнет меняться к худшему.

Высокомерия, присущего фэйри, у него не отнимешь, но… он сделал больше, чем сумела бы я. Еще неизвестно, как бы отнеслись отец и сестры к моему письму. Возможно, что никак. Знай я о способностях верховного правителя, сама бы попросила его изменить моим близким память. Для их же спокойствия.

Мне было не о чем волноваться. Похоже, они забудут меня раньше, чем я думала. Я на них не сердилась. Я исполнила клятву, данную матери. Мои многолетние заботы теперь лежали на других плечах… А что осталось у меня?

Отсветы пламени очага по-прежнему плясали на маске Тамлина, согревая золотую поверхность и заставляя изумруды вспыхивать зелеными огоньками. Какое разнообразие цветов и оттенков. Все они наверняка имели свои названия. Раньше мне было не до таких тонкостей, и вдруг я поняла, что впервые могу заняться чем-то исключительно для себя.

— Краски, — едва слышно прошептала я.

Тамлин вопросительно посмотрел на меня. Я расправила плечи и, сглотнув, продолжала:

— Если это не слишком обременительно… я хотела бы краски. И кисти.

Тамлин даже заморгал:

— Ты любишь искусство? Ты хочешь заняться живописью?

Он был удивлен, но в его тоне я не уловила ни малейшей издевки.

— Да. Я… у меня не ахти как получается… но если возможно… Я буду рисовать вне дома, чтобы никому не мешать.

— Ты будешь рисовать вне дома, в доме и даже на крыше. Там, где тебе понравится. Ты никому не помешаешь. Но одних только красок и кистей тебе недостаточно. Нужны холст, особая бумага.

— Я понимаю, что это стоит денег. Но я готова отработать. На кухне, в саду. Везде, где скажешь.

— А вот там ты будешь только мешать. Мне понадобится несколько дней, чтобы достать все, о чем ты просишь. Но все пространство дома принадлежит тебе. Работай везде, где понравится. Чего-чего, а помещений в доме хватает.

— Спасибо тебе, Тамлин. Спасибо.

— Пустяки, — отмахнулся он.

Я хотела уйти, когда он вдруг спросил:

— Ты видела здешнюю галерею?

— А у тебя и галерея есть? — выпалила я.

Он улыбнулся. По-настоящему. Верховный правитель Двора весны улыбнулся невежественной человеческой девчонке.

— Когда я унаследовал это место, я велел ее закрыть.

Когда он унаследовал титул правителя, которым тяготился.

— Зачем слугам делать лишнюю работу? Потому и закрыл.

При такой жизни, какую вел Тамлин, ему было не до картин.

— Завтра я весь день занят. К тому же там нужно навести порядок, поэтому… А послезавтра я тебе ее покажу.

На части щек, свободных от маски, появился легкий румянец. Тамлин сегодня был более живым и участливым, кем когда-либо.

— Покажу с удовольствием, — добавил он.

Я поверила, что ему действительно хочется показать мне галерею. Мне вспомнились картины в коридоре. Если я их сочла верхом совершенства, какие чудеса ждут меня в галерее? Наверное, человеческому воображению этого не постичь.

— Я очень хочу увидеть галерею.

Тамлин снова улыбнулся мне. Улыбка была широкой и искренней. Икас никогда мне так не улыбался. И никогда не говорил слов, от которых у меня перехватывало дыхание.

В ответ я тоже улыбнулась и торопливо вышла, комкая в кармане дурацкий «список предостережений».

Глава 17