Королевы Иннис Лира

Войдя тихо, Далат закрыла за собой дверь. Ее первый ребенок имел полупустую комнату, не предназначенную для развлечений и комфорта любого вида. Все еще улыбаясь, королева прошла мимо простого стула у холодного камина, кучи кожаных доспехов, испачканной лаком для обуви табуретки. Гэла предпочитала ухаживать за своими вещами сама. Это вызвало у Далат гордость и улыбку.

Ее первая и вторая дочери спали в постели Гэлы, и хотя она ожидала этого, образ Гэлы – защитницы ее сестры Риган стер улыбку с губ Далат. Она закрыла глаза от резкого удара горя.

Далат подошла к окну. Тяжелая зимняя ставня была открыта и поставлена на пол, прислонена к подоконнику. Влажный ветер плевал в окно и неудивительно, что ее девочки ютились под тяжелой медвежьей шкурой, привезенной из Русрики. Королева запахнула халат и затянула узел. Она положила руки на каменный подоконник и высунулась, но стена замка была настолько толстой, что, даже перегнувшись полностью в талии, королева едва смогла выглянуть. Ниже, прямо внизу – черная вода Таринниша. Дальше – подножия зубчатых гор. Она могла видеть мили и мили Северного острова. Никто не мог подойти к нему, не будучи замеченным. Он был пустынен и серебрист под рогатой луной и россыпью зимних звезд. На дальнем востоке Далат заметила оттенок бархатисто-голубого. Она глубоко вздохнула, ее живот прижался к углу окна.

В Третьем королевстве солнце уже взошло, дни были там длиннее. Ее народ скоро будет завтракать, рассыпая крошки печенья и капли вчерашнего вина на песок в честь божьих творений.

Она надеялась, что бог простит ее.

Встав спиной к окну, королева взглянула на своих дочерей. Она пыталась говорить с ними о боге, но не так серьезно, как могла бы. Одного ревностного родителя было достаточно для любого ребенка. И бог ее народа также был звездой, в конце концов, и землей; бог не нуждался и не просил поклонения, а искал только любви. Пока ее дочери любят, они знают бога Далат. И эти двое всегда будут любить друг друга, в этом она не сомневалась.

Она опустилась на колени у кровати Гэлы, не желая прощаться. Но вот недостаток веры ее мужа: когда есть доказательство, его отсутствие может убить. Далат слышала шепот, угрозу для ее детей: звезды постановили, что она истинная королева Иннис Лира, и истинная королева умрет на руках своей дочери в шестнадцатый день рождения.

Если она не умрет, она не может быть настоящей королевой.

Это был удушающий парадокс. Умереть, или умрет ее законность. И с ней будущее ее детей. Вера ее мужа.

Далат отодвинула прядь локонов от виска Гэлы и поцеловала ее щеку. Ее муж не хотел, чтобы Далат рожала дочерей, как бы хотел этим победить пророчество. Так прошли четыре года брака. Далат перестала убеждать его в обратном и взвалила этот вопрос на собственные плечи. В тот момент, как она сказала ему о ребенке, король испугался. Даже мгновения его счастья были с тенью страха. Это была величайшая трагедия для Далат: каждый отец должен радоваться первому ребенку.

Далат любила Гэлу всей душой, чтобы загладить свою вину.

Старшая дочь спала с приоткрытым ртом, так что даже можно было видеть ее зубы. Глаза Риган двигались под веками, одна рука лежала под щекой, другая была прижата к одеялу. Королева провела все предыдущие дни вместе с Элией и Броной, которая знала все. Брона ждала в одиночестве у колодца в Дондубхане, писала молитвы на воде, декламировала послание Далат себе, ветру и корням Иннис Лира. Далат понимала магию этого места, хотя никогда на него не претендовала. Остров обнял бы ее дочерей, если бы они позволили: Гэла – уже кусок железа, все еще кующая себя; Риган, которая тянулась, как ветер, жаждущая, как корни, жизни; Элия – вся радость, маленький кусочек светящегося бога.

Они будут защищать друг друга и, как она надеялась, своего отца. С ее смертью король будет нуждаться в них, обратится к ним. Гэла бы поняла, что вера ее отца в звезды была истинной, наконец, что она ни в чем не виновата. Они могли любить друг друга, но сражались только потому, что были так же упрямы и уверены в своей правоте. Но когда Далат умрет, они будут вместе. И Риган, и Элия.

Королева наклонилась через старшую дочь, и поцеловала Риган, хмурившуюся во сне. Материнский поцелуй разгладил девочке губы. Риган расслабилась, и сон ускользнул, оставив только покой.

Далат оставила их спать и зашла в комнату Элии.

Ее ребенок. Младшая дочь спала, свернувшись калачиком в одеяле, ее волосы были невероятно запутанны, потому что девочка снимала ночную шапочку и расплетала на ночь косы. Далат забралась в кровать, обхватила дочь за талию и прижала ее к своему животу. Элия застонала во сне и прижалась к матери еще плотнее.

– Мама?

– Да, детка. – Далат зарылась носом в кудри Элии, почувствовала запах земли и пота под блеском бергамота. Элии было восемь лет, и она уже не пренебрегала временем купания, но это было так мило, когда она все еще пробиралась к баночкам у зеркала Далат и пользовалась дорогим маслом из Третьего королевства. Пахла так же, как ее мать. Далат радостно засмеялась, прижимая ее.

Глаза Элии открылись.

– Мама!