Короли Кипра в эпоху крестовых походов

Итак, Леонтий Махера начинает рассказ об этом короле с кровавого и жестокого события: «В июле 1327 (1325) г. король Гуго приказал повесить сто человек»[121]. По представлениям Махеры, все эти люди были пиратами и заслуживали смерти за свои злодеяния, и при такой интерпретации король выступает как защитник и поборник соблюдения закона. В это можно было бы легко поверить, потому что в водах Кипра действительно всегда было много пиратов, способных нанести серьезный урон международной торговле и, следовательно, кипрской экономике, если принять датировку события по венецианской рукописи — 1357 г. Однако судя по тому, что оксфордская и равеннская рукописи указывают на 1325 г., т.е. время непосредственно после коронации, вероятнее предположить, что Гуго IV расправился либо с еще оставшимися врагами своего предшественника Генриха II, которые, вряд ли, оказали поддержку и ему самому, либо с «новой» оппозицией его собственной власти. Подобную датировку и предположение подтверждают Ф. Бустрон и Ф. Амади, рассказывающие, что в самом начале правления Гуго IV в Кормакитии собралась группа рыцарей, недовольных его восшествием на престол и являвшихся прежде врагами его предшественника Генриха II. Гуго тогда поставил вопрос в Высшем Совете королевства об осуждении этих рыцарей как изменников и о лишении их фьефов, но, правда, не жизни[122]

. Возможно, именно с ликвидацией заговора рыцарей Кормакитии и связаны те казни, которые Махера представляет борьбой короля с пиратами, и их объяснением будет его самоутверждение как короля, безжалостного к своим врагам. Показательный характер казни становится знаком для непокорных и предупреждением, гласящим, что Гуго не допустит узурпации власти кем бы то ни было, как это произошло при Генрихе II. Кроме того, хронист отмечает важную деталь: казни проходили во всех крупных городах Кипра. Кажется не слишком логичным, чтобы королевские власти сначала выловили сотню пиратов, а потом распределили их по разным городам, чтобы казнить. А вот проведение арестов неугодных королю по всей стране и их устранение на месте представляется весьма правдоподобным. Да и вряд ли Гуго начинает свое правление с очистки акватории Кипра от пиратов: дело это, несомненно, важное, но не первостепенное. Пиратов, как мы уже сказали, всегда хватало в водах Кипра и периодически Лузиньяны направляли против них корабли, обеспечивая безопасность торговых путей. Столь широкомасштабный «отлов» пиратов, о котором рассказал Махера, означал бы, в действительности, настоящую войну против них, и, несомненно, нашел бы отражение в разных источниках. Тем не менее, этого не случилось. Цифры, которые приводит Махера, также кажутся значительным преувеличением. Ведь когда он конкретизирует, сколько «пиратов» было казнено в разных городах, оказывается, что их число сильно не дотягивает до сотни[123].

Особую известность в историографии приобрела другая история, рассказанная Махерой, о том, как двое его сыновей — Пьер (будущий король Кипра) и Жан — без позволения отца бежали с острова, чтобы, всего лишь, как говорит хронист, «посмотреть мир и попробовать жизни на чужбине, которая очень сладка для каждого, кто ее еще не отведал, и горька для того, кто ее уже видел»[124]

, Гуго IV приказал найти беглецов, вернуть их на Кипр и сурово наказать их и их пособников. Пьер и Жан были заключены в тюрьму в Кирении, пособники казнены[125].

Авторитет Дж. Хилла, вероятно, довлел над последующими поколениями историков Кипра настолько, что до конца столетия никто не опровергал его весьма односторонний взгляд на личность Гуго IV Лу-зиньяна. Точка зрения английского ученого была полностью принята в историографии[126]

, и лишь в 1991 г. Питер Эдбери отверг построения Дж. Хилла[127]. Роль настоящего адвоката короля взял на себя кипрский историк К. Шейбел, который настаивает на необходимости реабилитации Гуго IV и называет этого короля «Гуго Справедливый». Даже в суровом обращении короля с сыновьями автор видит проявление справедливости и непредвзятости[128]

. К. Шейбел, несомненно, прав в том, что Гуго IV всегда находился в тени славы своего легендарного сына Пьера I Лузиньяна, и это не позволяло историкам увидеть в нем личность не менее яркую. М. Кампаньоло называет «меркантильным», но мудрым правление Гуго IV, при котором Кипр достиг экономических высот, главным образом, благодаря мирному сосуществованию с Египтом и другими соседними странами[129]. Со своей стороны, мы также неоднократно подчеркивали в своих предшествующих работах необыкновенный талант Гуго IV Лузиньяна как политика и правителя[130]. Итак, и состояние источников, и мнение, укоренившееся в историографии о Гуго IV как о слабом короле, и колорит эпохи Пьера I Лузиньяна препятствовали не одному поколению историков оценить отца-короля по заслугам.