Корона мечей

Издав звук, очень похожий на рычание, Лилейн шагнула к Романде, а та, в свою очередь, наклонилась к сопернице, выставив вперед подбородок. Вид у обеих был такой, словно еще чуть-чуть – и они вцепятся друг дружке в волосы и начнут драку, катаясь в пыли и напрочь забыв о достоинстве Айз Седай. Варилин и Такима – длинноногая болотная птица и ощетинившийся крапивник – точно с таким же выражением на лицах уставились друг на друга. Ни дать ни взять служанки, готовые броситься на защиту своих хозяек. Все, казалось, и думать забыли об Эгвейн.

И тут наконец появилась Суан, в широкополой соломенной шляпе, ведя в поводу упитанную мышастую лошадку с ногами в белых чулках. Увидев, кто находится под защитой малого стража, она резко остановилась. За ней шел один из конюхов, долговязый мужчина в длинной обтрепанной жилетке и залатанной рубахе, он вел высокого чалого коня. Конюх, конечно, не видел малых стражей, но саидар, с помощью которой те были созданы, не мешал разглядеть лица собравшихся. Глаза конюха широко распахнулись, он нервно облизнул губы. Будучи человеком сообразительным, он обошел стороной палатку Амерлин, сделав вид, что ничего не заметил. Так же поступали и все обитатели лагеря – и Айз Седай, и Стражи, и слуги. Мирелле тут же ухватилась за свою седельную суму, явно желая отъехать в сторону. Брин, в отличие от остальных, продолжал хмуро рассматривать спорящих Айз Седай, точно надеясь угадать то, что не достигало его ушей из-за защиты.

– Когда вы решите, что именно я должна сказать, – заявила Эгвейн, – тогда я и обдумаю, как мне поступить.

Они и вправду напрочь забыли о ее присутствии. Все четверо изумленно уставились на нее, когда она прошла между Лилейн и Романдой и зашагала дальше, сквозь двойной экран малых стражей. Конечно, никаких ощущений это не вызвало; плетение такого рода не препятствовало движению чего-то столь плотного, как человеческое тело.

Когда Эгвейн влезла на чалого коня, Мирелле, глубоко вздохнув, последовала ее примеру. Оба экрана исчезли, хотя свечение все еще окутывало двух восседающих; они продолжали во все глаза смотреть на Эгвейн, вид у них был совершенно обескураженный. Эгвейн торопливо накинула легкий полотняный пыльник, перекинутый через спину коня перед седлом, и натянула перчатки для верховой езды, достав их из кармана. С седельной луки свисала широкополая шляпа, темно-голубая, в тон платью, но с приколотыми спереди белыми перьями, в чем несомненно ощущалась рука Чезы. Жару еще можно не замечать, но не бьющее в глаза солнце. Сняв перья и отколов булавки, Эгвейн засунула и то и другое в седельную суму и надела шляпу, завязав ленты под подбородком.

– Поехали, мать? – спросил Брин. Он уже сидел на коне, надев шлем, который прежде свисал с седла. Решетчатое стальное забрало шлема скрывало его лицо. Доспехи выглядели на нем совершенно естественно, словно он родился для того, чтобы носить их.

Эгвейн кивнула. Никто не попытался остановить их. Лилейн, конечно, никогда не снизойдет до того, чтобы требовать у нее объяснений на людях, но вот Романда… Эгвейн испытала чувство огромного облегчения, когда они отъехали, но все же голова у нее болела невыносимо. Как ей поступить с Деланой? Как она может поступить с ней?

Большак, проложенный через холмистую местность и утоптанный так, что никакие копыта не могли выбить из него пыль, отделял лагерь Айз Седай от армейского лагеря. Брин пересек его и поскакал между палатками своих солдат, наискосок срезая угол к дальнему концу лагеря.

Хотя в армейском лагере находилось неизмеримо больше людей, чем в лагере Айз Седай, палаток здесь, казалось, было сравнительно немного. Солдаты нередко спали прямо под открытым небом, поскольку стояла жара и все давно забыли, когда в последний раз шел дождь или видели на небе тучку. Как ни странно, в армейском лагере обнаружилось довольно много женщин, хотя их присутствие бросалось в глаза не сразу, если принять во внимание такое множество мужчин вокруг. По большей части это были солдатские жены. Они стирали или просто сидели около костров, вязали, штопали платья и мужскую одежду, помешивали в небольших котелках, где варилась еда. Мужчины в основном занимались лошадьми или повозками; там и тут оружейники приводили в порядок оружие; мастера-стрельники добавляли новые стрелы к лежащим рядом связкам уже готовых; молоты со звоном ударяли по наковальням; ковочные кузнецы подковывали лошадей. Всевозможных повозок и телег повсюду стояло множество – сотни, может, даже тысячи; солдаты, похоже, считали своим долгом прихватывать все, что попадалось по пути. Большинства фуражиров уже не было на месте, но несколько телег с высокими колесами, на которых обычно доставляли продовольствие, еще только выезжали из лагеря, отправляясь за добычей в ближайшие деревни и на фермы.

При виде скачущих всадников многие солдаты поднимали голову, приветственно восклицая:

– Лорд Брин!

Или:

– Бык! Бык!

Это был герб Брина. И ни одного приветственного слова в адрес Айз Седай или даже Амерлин.