Утром в четверг я не трачу время на споры с мамой. Я выбираю одежду, которую она одобрит – лосины в тонкую полоску и двухслойную пышную юбку из органзы, длиной ниже колен. В класс я вхожу, когда звенит первый звонок, и дописываю контрольную по химии, прежде чем остальные успевают сделать хотя бы половину. В результате еще два мучительных урока я сижу и ломаю голову, как бы сказать Морфею, что я не покину мир людей, пока не налажу отношения с Джебом.
И Морфей не намерен упрощать задачу.
Несколько раз на переменах я замечаю его в коридоре, в окружении толпы девчонок. Он проходит мимо, не говоря ни слова, с презрительным видом, но каждый раз умудряется по пути коснуться моей руки или волос. Почему-то это больно.
Наконец заканчивается четвертый урок, и я запираюсь в пустой душевой, чтобы подождать его. Звенит звонок, и вскоре коридор пустеет.
Солнечный свет пробивается сквозь приоткрытую фрамугу, но в остальном в душевой серо и тихо. Сегодня насекомые шепчут, не умолкая, как будто вчерашний сверчок подбил их на бунт: «Они здесь, Алисса… им нечего здесь делать… отправь их назад».
Я прислоняюсь к раковине.
– Кто? – шепотом спрашиваю я.
Мне надоели эти смутные предостережения.
В одной из кабинок раздается шорох. Я испуганно втягиваю воздух, бросаю рюкзак и, стараясь не коснуться волосами сырого кафеля, наклоняюсь, чтобы заглянуть под металлическую дверь.
– Кто там?
Тишина. Никаких ковбойских ботинок не видно. Это не Морфей – если только он не взобрался с ногами на унитаз. Набравшись храбрости, я распахиваю дверь.
Меня приветствует булькающее шипение, и я вижу искаженное лицо клоуна. Он стоит на крышке унитаза. Я вскрикиваю, пячусь, спотыкаюсь о рюкзак и сшибаю локтем держатель для бумаги. Коричневые квадратики усеивают пол вокруг.
Спрыгнув на пол, безумная игрушка торопится ко мне, щелкая острыми, как бритва, зубами. Клоун поскальзывается, наступив на бумагу, и падает, но тут же, не замедляя хода, принимается ползти. С бьющимся сердцем я оглядываюсь по сторонам и ищу хоть какое-нибудь оружие, чтобы защититься от этой рычащей пасти.
Рюкзак слишком далеко, в пределах досягаемости ничего нет. Мой взгляд падает на грязный белый потолок и полосы ржавчины, похожие на вены. Я пытаюсь успокоиться, глубоко дышу и воображаю, что эти полосы на самом деле – вьющиеся стебли.
Увернувшись от взбесившейся игрушки, я продолжаю рисовать себе картинку… И тогда стебли пробиваются сквозь штукатурку и спускаются вниз. Я сосредотачиваюсь еще сильнее и заставляю их обвиться вокруг ног и рук клоуна. Они вздергивают его над полом, как марионетку.
Теперь я им управляю.
Страх превращается в гнев; я заставляю жуткое создание танцевать в воздухе, затем представляю, как стебли желто-коричневым коконом обвивают клоуна. Издав вопль, клоун разрывает путы рукояткой виолончели, прежде чем лозы успевают полностью его обмотать, и торопливо ковыляет к выходу. Он выскальзывает в коридор, и дверь захлопывается.
Вся дрожа, я сползаю по стене на пол. Лихорадочное биение пульса отдается в шее. Полосы ржавчины, на которые я перестала обращать внимание, возвращаются на потолок и занимают прежние места.
Я испугана, потрясена и одновременно полна восторга. Когда я отчетливо представила, во что должны превратиться потеки на потолке, моя сила немедленно откликнулась. У меня получается всё лучше и лучше.
Но почему я вынуждена пользоваться магией в мире смертных? Почему клоун Морфея по-прежнему здесь? Разве он не сыграл свою роль?
Щеки горят, и я прикладываю к ним прохладные ладони, пытаясь справиться с нахлынувшим адреналином.
Проходит несколько минут, и дверь начинает медленно приоткрываться. Я подтягиваю колени к груди и готовлюсь вновь пустить магию в ход.
Но тут я замечаю мысок ковбойского ботинка. Появляется Морфей.
Меня охватывает облегчение, а потом досада.
Увидев, что я сижу на полу, в окружении разбросанных бумажных полотенец, Морфей вопросительно поднимает бровь:
– Вьешь гнездо? Совсем не обязательно превращаться в птицу только потому, что у тебя есть склонность к полетам.
– Просто заткнись, ладно?
Я пытаюсь подняться, но подошвы скользят по кафелю. Морфей протягивает руку; я неохотно принимаю помощь и встаю.
Прежде чем я успеваю отстраниться, он хватает меня за кисть и поворачивает ее в тусклом свете, рассматривая блестящую кожу. Это – внешнее проявление моей магии… результат использования волшебной силы.
– Так, так. Что ты тут затеяла? – спрашивает он, ухмыляясь.
В его лукавых глазах виден проблеск гордости.
– Как будто ты не знаешь.
Я вырываю руку и хмурюсь, одновременно глядя через плечо в зеркало, чтобы убедиться, что у меня не проявились узоры вокруг глаз.
– Что ты пытаешься доказать? – интересуюсь я, с облегчением убедившись, что по-прежнему выгляжу нормально, хотя чувствую себя сильно за гранью нормы. – Зачем ты постоянно подсовываешь мне эту штуку?
Молчание. В зеркале я вижу, как Морфей смущенно хмурится, и начинаю закипать. Он умеет выглядеть совершенно невинно, даже когда я точно знаю, что он нашкодил.
Я поворачиваюсь к Морфею.