Корона скифа (сборник)

Загадочная румынка Бела Гелори, совершенно голая примеряла красные сапожки с кисточками. Она была дирижером женского румынского оркестра, искусная скрипачка, и говорили, что, возможно, как и танцовщицы, в конце вечера нередко уходит к какому-нибудь денежному постояльцу на ночь.

Мальчики возбужденно вскрикивали, когда Бела подходила к распахнутому окну и нарочно вставала на стул и ставила ногу в красном сапожке на подоконник. Тогда Аркашка вырывал у очередного «зрителя» трубу, смотрел сам, а если кто клянчил: чуть-чуть посмотреть, отвечал:

— Теперь это стоит — пятак!

Коля возненавидел Аркашку с его трубой. Ему нравилась Бела Гелори.

Вставали грумы обычно в шесть утра. Одни служили в универсальном магазине, другие — при отеле. В магазине все сверкало лаком, хрусталем и витринами. Каждый мальчик-грум был одет в костюмчик с блестящими позолоченными пуговицами и маленькую круглую шапочку на голове, похожую на чайную баранку. В обязанности грума входило открывание и закрывание дверей магазина перед посетителями, дабы потенциальный покупатель даже не дал себе труда взяться за дверную ручку.

При гостинице грумы разносили по номерам кофе и газеты, сигары, чистили постояльцам обувь, грума можно было послать на базар за покупкой, с запиской к даме. Грумы дежурили при подъемной машине, нажимая кнопки, останавливая машину на нужном этаже.

Если барыня желала примерить туфли или боты, к ее ногам пододвигали бархатную подставку, приказчик приносил коробки с обувью, а мальчик-грум, став на колени, осторожно снимал с ног покупательницы обувь и надевал новую, из магазина. Барыни были и капризные, и не очень. Иная перебирала до сотни разных туфелек, ботинок, ботиков. И Коля Зимний, примеряя очередные туфли, осторожно касался ноги покупательницы в шелковом гладком и нежном чулке.

Однажды Коля обратил внимание, что Аркашка Папафилов, становясь на колени перед барыней, кладет на пол маленькое круглое зеркальце. И решил и сам проделать тоже.

То, что он увидел в зеркальце, его поразило. Он тут же схватил зеркальце, и спрятал его в карман. А барыня, стоявшая одной ногой на бархатной подставке сказала:

— Мальчик, что же ты задумался? Снимай туфли, упаковывай, они мне вроде впору пришлись…

Он быстро и ловко обернул коробку с покупкой хрустящей бумагой с напечатанной на ней серебром наискосок фамилией: «Второвъ-Второвъ-Второвъ…» Затем перевязал шелковой лентой, красивым бантом.

Нередко барыни бывали не только красивыми, но и добрыми, и тогда Коле перепадал гривенник, а то и целый рубль. Но деньги эти мальчик не имел права взять себе: после работы нужно было отдать приказчику чаевые до последней копейки. Коля так всегда и поступал. Этому удивлялись и мальчики, и приказчики. Можно же часть денег припрятать!

Все грумы уже давно тайком покуривали. Аркашка Папафилов однажды дал Коле сигару, сказав:

— Мне один барин целую коробку подарил. Одному мне не искурить все, уж очень табак крепкий…

Коля спрятался в сортире, достал спички и стал втягивать в себя дым настоящей гаванской сигары. Коля представил себя важным барином, вот он садится в коляску с красивой, как Бела Гелори, девушкой… вот… В это время вспыхнуло пламя, затрещали волосы. Коля с воплями выскочил из дощатого нужника, а возле него уже стояли мальчики-грумы, и впереди всех Аркашка Папафилов, державшийся за живот и готовый умереть от смеха. Это он искусно нафаршировал сигару порохом. У Коли обгорели брови. Долго не заживали ожоги на лице.

Он стал осторожнее. Взрослее. Оттого, что ежедневно был близок к роскоши, было на сердце еще тяжелее. Роскошь эта — чужая. Она принадлежит другим людям. Не всегда — по праву трудолюбия и таланта, чаще — по воле случая. Иной мальчик просто рождался в богатой семье и ему ничего не нужно было делать, только расти и учиться. А Коля? Кто подбросил его в Мариинский приют? Почему? Как мать могла это сделать? Или она умерла при родах? Но — все равно, все равно…

Эти думы истерзали его. Вскоре он записался в Валгусовскую библиотеку, где в читальном зале книги выдавали бесплатно, он и читал все книги подряд, без разбора, не слушая советов опытных библиотекарей.

Когда Коле пошел тринадцатый год, Николай Александрович Второв решил экзаменовать его.

Коле завязали глаза широкой и плотной темной лентой, и Николай Александрович дал ему пощупать кусок материи. Грум должен был на ощупь определить, что это за материя, какой фабрикой выпущена?

— Английское сукно от Вилкинсона! — четко отрапортовал он. Угадал и другие образцы. Николай Александрович сказал:

— На днях из мальчиков будешь переведен в младшие приказчики!

У Коли выступили слезы. Он отвернулся, чтобы никто не заметил его слез. Теперь он ждал новой должности, как некоего чуда. Ведь кто он? Безродный! Не зря он прожил годы в запахе шоколада и в отдаленных звуках румынских скрипок. Он недавно побрил свои небольшие усы. И ему вспоминалось стихотворение Пушкина о паже, хотя Коля был до сей поры всего-навсего грумом.

Черемуха шептала