Корона скифа (сборник)

— Правда ли говорят, что ваш румынский оркестр наполовину состоит из цыганок? — спросил Коля.

— Среди моих девушек есть молдаванки, украинки, русские, еврейки, а цыганка — лишь я одна, да и то на треть. Мой папа был чистым румыном, а мама — наполовину цыганкой. Они возили контрабанду, их лодку потопили пограничники на Дунае. Они погибли.

Я воспитывалась у тетки у Кишенеу. Мы не любили друг друга. Однажды я прочла в петербургской газете, что господин Анри Алифер набирает хористов для новой гостиницы, построенной в Томске, собрала смелых девушек, и мы двинулись в путь. У тетки я ходила в обносках. Здесь я в своем хоре — главная. Мне нравится, как загораются глаза у слушателей. Иногда они рыдают от моей музыка, так их пронимает. Может, это плачет вино, но мне все равно приятно.

— Я тоже сирота! — сказал вдруг Коля, — но я даже не знаю, кто мои родители. Меня грудного оставили на крыльце приюта зимой, и я чуть не замерз.

— Ты — не сирота! — ответила Бела Гелори. — я твоя мама! — возьми в рот мою грудь…

Очнувшись после ласк, Коля задумался. Как же будет дальше? Что? В краях Белы Гелори бушует война. Коля — младший приказчик и получает гроши, а она привыкла к роскоши. Но он на ней женится. Он будет много работать, учиться.

Он ходит в Дом физического развития. Там сейчас созданы курсы для юношей, мечтающих о военной службе. Борец Бейнарович учит парней вольной борьбе и поднятию тяжестей. Прапорщик Никитенко, вернувшийся с фронта без ноги, учит их ползать по-пластунски и стрелять из винтовки. Скоро Коля достигнет призывного возраста и попросится на фронт. Вернется с фронта он обязательно офицером. И женится на Беле. А что? Она всего на двенадцать лет его старше. И выглядит очень молодо.

Конопля на орловском

Там, где Орловский переулок от улицы Алтайской поднимается в гору почти отвесно, все вокруг заросло ивняками, ягодниками, кустарниками, лопухом и крапивой. В одной из оград, прилегающей к Монастырскому лугу, китаец в синем, расшитом пунцовыми тюльпанами халате, в остроносых золотых туфлях и соломенной шляпе полулежит в гамаке, укрепленном меж двух тополей, посматривает на дюжих, голых и потных мужиков, которые, как оголтелые, бегают по плантациям конопли. Иногда китаец вынимает изо рта трубку с длинным янтарным чубуком и покрикивает:

— Ваня маленько шибче ходи-ходи! Маленько, маленько шибче!

Мужики уже изнемогают, но продираются сквозь заросли высокой конопли из последних сил. А когда мужики уже совсем обессиливают и валятся на землю, китаец в гамаке, делает знак другим китайцам, одетым попроще. Те подходят к мужикам со скребками и берестяными туесами, начинают соскребать с голых спин и животов пропитанную потом коричневую массу, умещая ее в туеса.

— Щекотно! Мать вашу за ноги! — кричит длиннопатлый верзила.

— Это тебе, Федька, не в раю с райскими красавицами шампань пить! — кричат ему товарищи. — Небось больше тебе такого праздника сроду не будет!

Мужики вспомнили Федькины рассказы, как однажды он уснул возле базарного моста пьяный и Бог перенес его в рай, и какое там было райское блаженство.

Главный китаец, которого зовут Ли Хань, тайный выборный китайский старшина, говорит грузчику Федьке Салову:

— Маленько курить дам-дам, и маленько будешь в раю! У меня рай тута-тута! — ударяет Ли Хань по карману.

Не всякий прохожий, заглянув в усадьбу, смог бы понять, что тут происходит. А дело было простое. Чтобы снять с конопли опиумную пыльцу не было лучше способа, чем гонять по конопле, какую-нибудь скотину, пока она не вспотеет. Тогда пыльца станет прилипать к потной коже. Потом зеленовато-бурый мед соскребут со шкуры, и все! Можно гонять по конопле лошадей. Но это дорого, да лошади чересчур плантации вытаптывают. Ли Хань придумал гонять по конопле базарных грузчиков. Они целыми днями таскают на горбу тяжеленные мешки и бочки из паузков, так чего бы им после тяжелой работы немножко не развеяться? Побегают час-другой и получат по стакану разведенной ханжи, китайской самогонки то есть. А если приучить их опиум курить, так целыми днями будут бегать за одну самокрутку.

В стране сухой закон. Его величество Николай Второй приказал: по случаю войны — никаких крепких напитков. Гимнастикой заниматься, тогда побьем кузена Вилли. Он пожалеет, что тронул Россию!

На большом базаре хитрые поляки в европейских котелках, модных черно-белых штиблетах, пестрых галстуках продают трости, со специальным изгибом, чтобы можно было носить, согнув руку в локте. Трости внутри пустотелые. И туда входит как раз бутылка водки или бутылка коньяка. Внизу у трости — медный наконечник-колпачок. Придешь домой, открутишь его, и — ваше здоровье! Ясно, что цены на трости высоки. Ясно, что которая с коньяком — дороже. Хотя могут и обмануть, могут такую трость подсунуть, в которую просто вода налита.