— У меня денег нет, сейчас нет, но я достану. Через день-два буду у вас, верьте моему слову. Сколько лет прошло, а я помню. У вас и прежде коровка была, и вы мне парного молока давали. Вы добрый человек, я вам обязательно помогу.
— Жду, жду! — сказал Фаддей Герасимович, кланяясь. Он уже хотел уйти, но в комнату стремительно вбежали люди в военной форме, без погон:
— Стоять! — вскричал один из них, размахивая револьвером, — оружие на стол! Потом оба — лицом к стене.
— Вот я вам, варнакам, покажу оружие! — вскричал Фаддей Герасимович, — занося над головой незнакомца тяжелый кулак. — Я ногу под Мукденом оставил, награды имею, а он…
Фаддей Герасимович не договорил. Его стукнули рукояткой по голове, он упал.
— Что же это вы, господа, с инвалидом японской войны так обращаетесь! — воскликнул Коля, — кто вы такие?
— Руки назад и шагай, вздумаешь бежать — пристрелим!
— Да кто вы такие? В чем дело?
— Молчи, а то тоже рукояткой по башке схлопочешь. Теперь наше время спрашивать пришло.
Прямо за бывшим губернаторским домом, ныне именовавшимся Домом Свободы, располагался Дом абсолютной Несвободы. Это был построенный во времена царизма-деспотизма тюремный замок, красивый, украшенный домовой церковью, в которой арестанты могли молиться, не выходя из замка. Окна строения были забраны толстыми и частыми решетками. Коля слышал, что в глубоких подвалах этого замка заключенных в прошлом приковывали к стенам толстенными цепями, концы которых были намертво вделаны в стену. Рядом с домом Несвободы, бежала говорливая речка Еланка, словно специально для того, чтобы несвободным людям за толстенными стенами и решетками было еще горше сознавать свою несвободу. Даже сейчас, подо льдом, Еланка ласково курлыкала, а там, где были проруби, можно было видеть, что вода бурлит, как кипяток. Настолько быстрой, стремительной была эта река.
Дверь замка лязгнула запорами. Зимнего поторопили пинком в зад, а вслед за Колей в тюремный коридор втащили под руки упиравшегося Фаддея Герасимовича. Дед вздымая палец к потолку, кричал:
— Бог, он все видит! Он вас, стервецов, рано или поздно накажет!
— Бога нет, папаша! — отвечал ему один из конвоиров, — есть революционная необходимость.
Другой прокричал в глубь коридора кому-то:
— Еще двоих буржуйских сепаратистов привели, куда их помещать?
— В шестую тащи их. Надо их по раздельности всех сажать, чтобы не сговорились.
Через минуту Коля и Фаддей Герасимович оказались в большой комнате, в которой было много людей разного возраста и вида.
— Ха! Еще двоих постояльцев привели! — воскликнул кто-то из них, — тут и так дышать нечем… Ба! Да это Коля Зимний! Ну молодец! Наш пострел везде поспел!
Коля увидел, что через толпу к нему пробирается Аркашка Папафилов.
— Ты как тут? — спросил Аркашка.
— Да уж не по собственному хотению! — хмуро отвечал Коля. — А ты давно тут? Сколько народу набили, только стоять можно, не присесть, не прилечь. А ночью как же будет?
— А так же и будет! Революция в опасности! — весело улыбаясь отвечал Аркашка.
— Какую же опасность представляет для революции старый инвалид на одной ноге, я его знаю, он в приюте работал, где я рос. Как же он ночь-то на протезе будет стоять?
— Да не волнуйся ты! — отвечал Аркашка. — Будут допросы, разберутся, социально близких отпустят. Если этот дед не контрреволюционер, ему ничто не грозит, как и мне. Я всей душой приветствую революцию! Я даже на демонстрации знамя нес. Я им так и скажу. Мы с подельником сгорели [22]
на ограблении одного купчишки. На гоп-стоп хотели взять, а тут откуда ни возьмись крючки [23] выскочили. Вот теперь и паримся здесь. Ну, ничего, ночь настанет поведут на допрос, я им все скажу. Классовая ненависть заставила нас напасть на купца. А как иначе? Вот… А ты беспокоишься — как ночью твой дед спать будет. Спать не дадут. Они по ночам, суки, допрашивать любят. Ты измученный, спать хочешь, так ты быстрее расколешься. Тебя за что взяли?— Да ни за что. Я в сибирском Совете работал, речи стенографировал, бумаги переписывал.
— Ну, ты залетел! Политику шить будут. Ты покайся, заложи всех своих руководителей. Упирай на то, что ты сирота, тебя богачи эксплуатировали, тебя Второв мучил. Ты — социально близкий, маракуешь? И ничего не подписывай, никакие бумаги. Ты вот еще что им толкуй, ты же на психе лежал. С психического какой спрос? Ты глаза закати, затрясись и со стула упади. Психика, она многих спасала.
— Не буду я глаза закатывать и со стула падать! — сердито отвечал Коля.
— Ну и дурак! Вас учишь, учишь, я ведь по-дружески, так как мы вместе в эксплуатации у Второва были…
Лязгнули дверные запоры и в комнату втолкнули еще несколько человек.
— Салфет вашей милости! — приветствовал их Аркашка.
Новые обитатели этой комнаты резко отличались от всей прочей публики. Они были одеты в дорогие костюмы, аккуратно подстрижены и побриты, пахли коньяком и парижскими духами. Это были богатейшие люди города, среди них были и Гадалов, и Смирнов, и Вытнов.