Коронный разряд

Потому что то самое «есть» — оно только на бумаге, внутри картонных упаковок с завязками, которыми заставлены стеллажи.

Секреты недолго остаются таковыми, если их можно скопировать на компактный носитель и пронести через проходную. Тайна должна иметь вес и объем, чтобы ее незаметно не унесли.

— Один момент. — Борис Игнатьевич выудил из внутреннего кармана бейджики пропусков и нацепил моим людям на карман рубашки. — Пропуска с высшим уровнем доступа. Возможные вопросы можете смело адресовать ко мне, — вздохнул он, критически оглядывая ровность пластиковых прямоугольников с фотографиями.

Не удержался и все же легонько поправил один из них.

— Архивы в полном вашем распоряжении, как мы и договаривались. Это особая секция, в общую я проведу исполнителей завтра, — махнул он рукой в противоположный от нас край зала.

Интересно, насколько огромен общий зал, если особый с трудом охватывается взором? С досадой приходилось признать, что запрошенные сутки — непростительно мало. С другой стороны, скромнее надо быть.

— Благодарю, — ответил я, переводя взгляд с полки на полку, с укладки на укладку — отмечая то иной цвет папок, то настоящие контейнеры вакуумной упаковки, размещенные среди обычных бумаг.

Как много интересного там, должно быть, дожидается своего часа…

Китайцы, подчиняясь разрешающему кивку, синхронно повернулись налево и бегом умчались в самое начало архива. Для их таланта полезна систематичность запоминаемых сведений.

— Быть может, изволите полюбопытствовать лично? — пригласил Милютин жестом, указывая на тихое и безлюдное пространство, манящее сокрытым в нем: будто пещера сокровищ, наполненная слитками исключительно в тонну весом — забрать все не представляется никакой возможности, но вот прикоснуться…

Вернее, он так полагал. У меня же все эти ценности без особой суеты грузились в безразмерные трюмы китайского производства и через два дня должны были оказаться на родине. Но, опять же, важно быть предсказуемым.

— Не откажусь, — вновь отметил я подозрительную любезность.

Меня в договоре не было.

— Разумеется, если после вас обнаружатся средства слежения и записи, случайно оброненные из кармана…

— Такого не будет, даю слово, — буднично ответил я.

— Не сомневаюсь, — сложил он руки за спиной и невозмутимо посмотрел куда-то вверх.

Явно предлагая мне самому найти то, что мне может быть интересно.

Что может быть интересно человеку? В первую очередь он сам — так что идти мне к стеллажам, озаглавленным буквой «С». Минут десять понадобилось, чтобы признать, что, по мнению ведомства, моя персона не настолько велика, чтобы хранить данные о ней в особой секции.

— Возмутительное пренебрежение к будущему императору, — проворчал я, перебирая папки с другими Самойловыми.

Вот род отца тут был, но эти документы можно будет прочитать позже, в спокойной обстановке. А пока заняться тем, что от меня ожидают во вторую очередь.

Прогулка до двух стеллажей с гербами княжеского рода Юсуповых не заняла много времени. Вот такие вот у меня официальные предки — скептически оглядел я уходящие на десятки метров вперед полки — сама непогрешимость. Потому что стеллажи были абсолютно пустыми — выметенными до последнего листика, будто ничего тут не хранилось и заготовлены они были просто из надежды, что когда-нибудь тут появится хотя бы что-то на могущественный клан.

Честно говоря, пришел сюда с определенными ожиданиями — с желанием посмотреть на ранние фото матери, которые обязаны храниться в деле. В прессе и в сети ее изображений попросту не было — только текстовые обзоры, коллективные фотографии, где ей, как младшей жене, полагалось место в последнем ряду, за широкими спинами остальных. А тут такое — невольно вырвался вздох разочарования.

— Тяжело быть отверженным? — донесся участливый голос Бориса Игнатьевича.

Я повернулся — стоит полковник, заложив руки за спину, и смотрит без злорадства, даже с сочувствием.

Видимо, мое происхождение не составляет для него ни малейшего секрета, а мое желание тут быть определенно связывается с этим фактом. Вот и славно — пусть смотрят в эту сторону, а не на китайцев.

— Вы убрали все бумаги, — констатировал я.

— Там нет ничего, что вам поручено отыскать, — направился он ко мне неспешным шагом.

— Все мы можем ошибаться.

Борис Игнатьевич остановился рядом, оглядывая пустые полки задумчивым взглядом.

— Вы знаете, да. Я ошибся, — повернулся он ко мне. — Приношу извинения.

— Бумаги будут возвращены?

— Безусловно. Сегодня же, после того, как мы уйдем. Я компенсирую задержку увеличением срока пребывания ваших людей в этой секции.

— Славно. — Я продолжал стоять на месте.

— С другой стороны, бумаги по Юсуповым можно изучить прямо сейчас, если вы пожелаете. Они недалеко.

— Это было бы любопытно, — обозначил я осторожный кивок.

— А вы уверены, что они вам помогут? — спросил он вкрадчиво.

— У меня есть поручение, и я намерен…

— Бросьте, Максим Михайлович, — смотрел он теперь даже с некой отцовской заботой, — поручение тут уже ни при чем. Вы, как и я, не чужды простым эмоциям. А что может быть проще, чем желание справедливости?