Кортик капитана Нелидова

Я готов был разделить с ним свою вечернюю добычу, но Юрий наотрез отказался и даже довольно грубо оттолкнул мою щедрую руку. Тогда я накинулся на пищу сам и опомнился, лишь проглотив последнюю толику пресной, с привкусом дыма пищи.

– Что с тобой? – спросил Бергер. – Ты здоров? Действительно кандалы… Я вижу, ты ужасно голоден и поминаешь об обещаниях чекистов…

– Видишь ли, некто Матсон полагает во мне ценный для революционного дела ресурс. Не ведаю почему, но они решили, будто я офицер Генерального штаба. Возможно, это заблуждение явилось следствием манеры Булак-Балаховича награждать своих присных пышными и не вполне заслуженными чинами.

– Ты служил у Балаховича?

– Был грех…

– В каком же чине?

– Подполковник.

Я усмехнулся. Юрий крякнул, фыркнул, закашлялся, и тут я понял, что он всё тот же, прежний.

Нас разделяла лишь темнота – узенький кусочек пространства и больше ничего. Безвозвратно сгинувшая молодость, огромные, заполненные войной пространства России и Восточной Европы, всё исчезло. Только маленький кусочек темноты разделял нас с Юркой. Надолго ли?

* * *

Начало Великой войны мне припомнилось, как ускоренный показ кадров кинохроники, когда смотришь его один, сидя в тёмном зале.

Тогда я, несмотря на положение молодожёна, быстренько самоопределился. Точнее, вольноопределился в один из кавалерийских полков. Лариса всецело одобрила мой выбор. Лишь в отдельные минуты в её фиалковых очах мелькало некое подобие если не укора, то тоски или страха. Я-то считал это нормальным. Кто не трепещет перед будущим в самом начале большой войны? Так, осенью 1914 года я оставил молодую жену на попечение её родителей, в родовом гнезде Боршевитиновых, зная наверняка, что Юрий непременно будет крутиться неподалёку. Но именно это меня смущало меньше всего. Мой род, род Русальских, хоть и обедневший, но потомственный дворянский. А Бергеры – классические разночинцы, почти по Чернышевскому. Почти, потому что не вполне чистых кровей. Прадедушка моего Юрия – выкрест, прибывший на жительство в Тверь то ли из Житомирской, то ли из самой Бессарабской губернии. Семья Юрия, хоть и многочисленная и едва ли не самая богатая в Твери, к дворянскому сословию не относилась. Впрочем, отец Юрия имел личное дворянство, но это обстоятельство вряд ли могло удовлетворить Кирилла Львовича Боршевитинова, отца моей Ларисы. Ему ведь не так важны деньги, как древность рода, кровь, порода. Иными словами, Юрий Бергер в качестве зятя его не устраивал. А во мне старому барину нравилось всё: и аристократическая голубизна жилок на моих висках, и моё патриотического волонтёрство.

Собственно, ранняя часть моей жизни прошла в условиях патриархальных, среди людей, взгляды которых в революционные времена назвали бы крайне правыми. Однако взгляды на жизнь старших родственников были восприняты мною лишь отчасти, но, повторяю, барина Боршевитинова устраивало во мне всё.

Во времена нашей короткой предвоенной молодости мы были близки с Юрием, и соперничество за Ларису не умалило нашей близости. Бог знает сколько лет и зим мы были близки! Нынче юность уж начала забываться, а ведь наша переписка пресеклась совсем недавно, в конце 1916 года, когда, получив ранение в пригороде крошечного польского местечка, я попал сначала в плен, где, едва излечившись от раны, подцепил тиф.

Брошенный отступающими германцами на верную смерть, а вернее, на попечение всеблагого ангела-хранителя, который, надо заметить, оказался весьма мускулистым малым, я чудесным образом спасся.

Меня подобрала какая-то русская пехотная часть. Её командир распорядился моей судьбой наилучшим в той ситуации образом.

Меня везло, влекло, тащило на телегах, в теплушках и в санях подальше от фронта, в тыл. В конце концов я окончательно очнулся посреди разбухшей от вешних вод Украинской степи, на небольшом хуторе, в переоборудованной под госпиталь риге. Придя в более или менее в сознательное состояние, я первым делом бросился писать жене, но и Юрию, конечно. По мере того как моё тело укреплялось после болезни, я писал всё больше, одно письмо за другим. Через три недели я должен был покинуть степной госпиталь и отправиться к месту дислокации моего полка. Однако ни единого ответа на множество отправленных мною писем я так и не получил. Ни от Ларисы, ни от Юрия.