Корвус Коракс

Толян-эрудит избавил меня от своего железного захвата, попятился и послушно исчез за дверью. Но уже через секунду вновь ее приоткрыл и, просунув голову обратно, спросил:

– Я насчет вознаграждения за поимку… ну это… то есть… когда уже можно получить?

– Позже, Водянкин, позже, – вяло отмахнулся Лев Львович. – Мы же не на пиратской шхуне, а в госучреждении. Проведем через бухгалтерию договором дарения, заплатишь налог с физлица, НДС, сделаешь отчисления в пенсионный фонд и в фонд медстрахования… Что останется, то твое… Ясно? Теперь закрой дверь с той стороны и ступай наконец за Давидом Марковичем.

Когда шеф убедился, что голова Толяна исчезла, а дверь кабинета плотно закрыта, он пододвинул свое кресло поближе к столу и спросил у меня скорбным голосом:

– Ну и зачем ты, спрашивается, сюда приперся? Неужто не знал, что тебя будут искать?

– Догадывался, – чистосердечно признал я. – Но слегка поиздержался. Надеялся на аванс.

– Иннокентий, ты олух царя небесного, – без гнева, даже с некоторым сочувствием обругал меня Лев Львович. – Поиздержался! Лучше бы ты ларек ограбил, тупица! Господи, я так надеялся, что у тебя хватит мозгов затаиться. Как только пришла первая телеграмма, я сразу же подделал твою подпись и оформил задним числом отпуск без содержания, а им потом сказал, что, скорее всего, тебя не будет на службе еще недели три… И тут ты являешься собственной персоной, и ведь не просто являешься, а даешь себя поймать. Осел. Баклан. Телепень.

– Кому это «им»? – переспросил я, хотя заранее знал ответ.

– Им, – повторил Лев Львович и поджал губы, что означало высшую степень начальственного неудовольствия. – Очень

неприятным на вид молодым людям с очень высоким покровителем там, – он показал глазами на потолок. – Настолько высоким, что даже я, генерал-майор, руководитель федерального ведомства, не мог с порога послать этих наглых мудаков на хер…

Он выдвинул верхний ящик стола и достал оттуда небольшой красный цилиндрик – пучок плотно скрученных купюр, туго перетянутых аптечной резинкой.

– Знаешь, о каком вознаграждении толкует дурачок Водянкин? – спросил шеф. – Вот об этом. Гости заранее принесли. За тебя дают 200 тысяч. Приличная сумма для таких, как Водянкин, но вообще-то она оскорбительно мала. Мои лучшие работники не должны стоить так дешево…

Самое забавное, подумал я, глядя на красный цилиндрик, что деньги наверняка из партии кэша, которую Федя Утрохин забрал из банка Костанжогло в тот самый день, когда я познакомился с Фишером. Олигарх уже успел заложить босса и покаяться, а его бабло еще работает против нас.

– Короче говоря, извини, Иннокентий, – Лев Львович поднялся из-за стола, – но у меня нет иного выхода. Мне придется отправить телеграмму о твоем задержании, а пока за тобой едут, я вынужден просить нашего завскладом конфиската… – В дверь кабинета постучали. – …а вот, кстати, и он… да-да, Давид Маркович, входите. Видите, кто здесь у нас? Узнаете нарушителя?

– Ох, беда какая! Ох беда! – запричитал Дезик. – Такое натворить! Такое!.. А кстати, Лев Львович, вам не сказали подробнее, чего наш сорванец натворил? Я только слышал, будто он присвоил какой-то редкий экземпляр носителя, и это почему-то кошмарное преступление…

– Я знаю ровно столько же, сколько и вы, сколько и все сотрудники ФИАП, – с раздражением ответил шеф. Он вышел из-за стола, развернул меня лицом к двери, хлопнул по спине и легким тычком отправил прямо в объятья Иохвидсона. – Однако это не наша забота. Мы с вами сделаем то, что у нас просят. Пожалуйста, Давид Маркович, заприте его в мешке у себя на складе.

Умом я понимал, что вляпался всерьез. И одновременно никак не мог в это поверить. Это была моя контора. Это были люди, которых я давно знал. Казалось, вокруг меня разыгрывается любительский спектакль, участники которого фальшиво произносят чужие дурацкие реплики.

– И не упустите его, он очень шустрый… – услышал я сзади голос актера, играющего шефа.

Актер, играющий Дезика, ухватил меня за локоть и ответил бодрым жестяным голосом:

– Будьте уверены, старый Иохвидсон сегодня в прекрасной форме и крепок как никогда.

Еще миг-другой – и меня бы накрыл с головой липкий кошмар, но тут спектакль кончился. Занавес упал. Софиты погасли. И уже по пути из приемной шефа в коридор, где бдительно околачивался Водянкин, завскладом конфиската перестал, наконец, быть актером любительской труппы. Он превратился обратно в нормального живого Дезика, который шепнул мне на ухо:

– Кеша, ничего не бойся. Сейчас у меня вдруг будет сердечный приступ. Я отвлеку этого шлимазла, а ты – бегом по главной лестнице и через служебный выход… И, умоляю, будь хорошим мальчиком и больше не попадайся. Даешь мне слово чести?

– Даю, – прошептал я в ответ и рванул по коридору.

До меня донеслись заполошные крики Толяна: «Уходит же, черт! Уходит!» и душераздирающие вопли Иохвидсона: «Сердце! Умираю! Помогите!». Краем глаза я еще успел заметить, как Дезик прицельно падает на эрудита, обвивая его руками и начисто лишая маневренности.