Косьбы и судьбы

«Встал рано, горло лучше, но спина все болит. Поехал верхом, на овсы, через Бабурино в Мясоедово. Они выморочные, вольные. Дворовые сели на землю. Я долго говорил с одним. В кабак ходят больше, фруктовые сады вырубили. Некоторые живут хуже, но все говорят, как будто лестно, что слободные, натравке лежи, сколько хочешь» – Толстой Л. Н. «Дневник» 13 июля 1856.

Удивительно, что никто не рассматривал появление знаменитых «лишних людей» русской демократической литературы (Чацкий, Онегин, и т. д.) политэкономически. Упиваясь эстетической красотой нравственных страданий дворянина (их очень хорошо слышно, и слышно приятно в стихах наших классиков), нет понимания, что эти же «лишние» люди есть и на другой стороне коромысла. Безгласные крестьяне в пропорции: на одного лишнего «Печорина» – пять тысяч «лишних», не могущих прокормиться в старых порядках, крестьян. Жить «по-русски» на Руси крестьянству с каждым веком было всё тяжелее. Экономическое противоречие копилось, как паводковая вода перед плотиной.

Толстой не отрицает просвещения, но видит, что не в том месте приложенные усилия только приближают будущую катастрофу. Поэтому говорит: «… Нет, у кого хочешь спроси, – решительно отвечал Константин Левин, – грамотный как работник гораздо хуже…. Школы мне не только не нужны, но даже вредны, как я тебе говорил».90

Как смешны глупые прогрессисты, которые полагают делание «добра» простым очевидным делом!

Судьба русского народа связалась с особой силой русской общины. Крестьянин испытывал в ней нужду. И двух причин было бы достаточно.

Из земледельчески-хозяйственных – скудость тощей лесной почвы, значит, постоянная подсека и совместная корчёвка леса. Ждать восстановления плодородия земли «паром» нет возможности:

«…крестьяне первым и неизменным условием какого бы то ни было соглашения ставили то, чтобы они не были принуждаемы к каким бы то ни. было новым приемам хозяйства и к употреблению новых орудий. Они соглашались, что плуг пашет лучше, что скоропашка работает успешнее, но они находили тысячи причин, почему нельзя было им употреблять ни то, ни другое».91

Из кондово-политических – общиной сподручней отбиваться от закабаления барином в личный, самый разорительный, долг:

«… трудность состояла в непобедимом недоверии крестьян к тому, чтобы цель помещика могла состоять в чем-нибудь другом, чем в желании обобрать их сколько можно. Они были твердо уверены, что настоящая цель его (что бы он ни сказал им) будет всегда в том, чего он не скажет им».92

«Левин чувствовал, что мужики слушают при этом только пение его голоса и знают твердо, что, что бы он ни говорил, они не дадутся ему в обман. В особенности чувствовал он это, когда говорил с самым умным из мужиков, Резуновым, и замечал ту игру в глазах Резунова, которая ясно показывала и насмешку над Левиным, и твердую уверенность, что если будет кто обманут, то уж никак не он, Резунов».93

С другой стороны, община закрепляла задержку должной смены уклада в сельском хозяйстве. Родовая самоуправная община до XVI-ro века – вполне на месте. Переделанная Иваном Грозным в уравнительную при выборном старосте – начинает душить. А введение в крепость при Алексее Михайловиче – закупоривает «земельный вопрос».

Повсеместная, обычная древняя форма общества земледельцев – земледельческая община, в российских условиях необычайно укрепилась, так и оставшись неразрешённым противоречием. Теперь она мешала «прогрессивному» капиталисту «сводить» крестьян и, одновременно, стреноживала личные усилия крестьянина «выбиться в люди».

«… а зимой нечего делать мужикам и уйти они не могут. Два сильных человека связаны острой цепью, обоим больно, как кто зашевелится, и как один зашевелится, невольно режет другого, и обоим простора нет работать» – Толстой Л. Н. «Дневник» 9 июня 1856.

Что и продолжалось вплоть до Октябрьской…, Октябрьского… Да неужели «массовая интеллигенция» не понимает, что даже в «техническом» смысле слова: революция и переворот – здесь одно и тоже? Что огород-то городить? Лукавим…, ответ в том, что «переворот» – это события 25-26-го (7-8-го ноября), а «революцией» тогда называлось последующее нечто вроде сегодняшнего «Первомай шагает по планете…». Но интеллигентские «верхогляды» или этого не знают, или изображают умный пропагандистский вид, обнаруженным ими якобы противоречием оценки масштаба «события».

Да что же это за наговор! Не было, что ли на Руси зажиточных крестьян?! Были, как нашёлся десяток олигархов на всю страну; были, как выставлялись несколько пар хороших тапочек на ВДНХ, а «носить было нечего». Да сам Левин на пути к Свияжскому останавливается у такого крепкого хозяина: «Старик снял десять лет тому назад у помещицы сто двадцать десятин, а в прошлом году купил их и снимал еще триста у соседнего помещика. Малую часть земли, самую плохую, он раздавал внаймы, а десятин сорок в поле пахал сам своею семьей и двумя наемными рабочими».94