Кошачьи язычки

Он звонит отменить нашу встречу, первым делом мелькнуло у меня. Я внутренне собралась, готовясь к жестокому разочарованию. Но я ошиблась. Дело в том, сказал он, что его жена получила задание написать большой репортаж о новых федеральных землях и буквально только что уехала, а у него два билета на концерт в консерваторию. Одному идти не хочется, но будет обидно, если билеты пропадут, и если я ничего не планирую на сегодняшний вечер…

Тогда, 15 ноября, симфонический оркестр играл Брамса и Малера. Я сидела возле Лотара, в пятом ряду, мои руки были холодны как лед, я дрожала так, что он заметил и после Брамса снял с себя фрак и накинул мне на плечи, фрак еще хранил его тепло, и я поплотнее натянула его на себя, но так и не смогла унять дрожь.

После концерта он предложил выпить по стаканчику, но мысль, что мы будем сидеть с ним в кабаке, среди шума и гама, была мне невыносима. Я попросила его показать мне свою квартиру. Уже не помню, откуда во мне взялась такая смелость. Я ждала, что он мне откажет, это бы меня не удивило, я бы обиделась и раз и навсегда прекратила всякие попытки сблизиться с ним. Но он согласился не раздумывая. Наверное, он все прекрасно понимал, ведь он не был наивным юношей, в нем слишком явно сквозил богатый опыт общения с женщинами.

Первый шаг сделала я. Попросила сыграть мне. Зазвучали первые такты квартета Малера… Он сидел за роялем, я подошла сзади, протянула руку и наконец тронула его затылок. Своими окоченевшими пальцами я гладила мягкие, как бархат, волоски. Сначала он не реагировал, продолжал играть, как будто ничего не происходит, и я уже испугалась, как буду выпутываться из неловкого положения, но вдруг, в середине такта, он убрал руки с клавиатуры, повернулся и взял меня на колени, его лицо было так близко от моего, что расплывалось, то я, то он задевали за клавиши, и смеялись, и снова целовались.

Позже мы перебрались на софу, и я удивлялась, как незаметно для себя утратила всякое чувство морали, я боялась одного — он не может больше находить меня привлекательной, все прошло, я на десять лет старше его жены. Я не могу дать ему ничего, кроме своего желания, и я отдала ему всю себя, до кончиков волос, я замкнула ноги вокруг его бедер, прижалась к нему так тесно, как могла, я готова была всю жизнь чувствовать его в себе.

Он точно знал, чего я хочу, что мне нравится. Когда я закричала, он положил свою ладонь мне на лицо, и я взяла его пальцы в рот, все разом, и крепко сжала их зубами.

В полпятого утра он сварил мне кофе эспрессо и вызвал такси, ночь была — глаз выколи, первый раз я ехала домой не электричкой и не на своей машине. Поездка обошлась в целое состояние, но мне было все равно. В салоне я прислонила голову к окну, закрыла глаза и отдалась мечтам. Губы еще горели от его поцелуев, болела грудь, ныли бедра, и целый день потом я чувствовала в мышцах боль, которая постоянно напоминала мне о нашей ночи.

Когда такси остановилось возле нашего дома, еще не рассвело, и я вдруг вспомнила о детях — в первый раз за последние несколько часов. Впервые я оставила их одних на целую ночь, бог знает что могло произойти в мое отсутствие, но они крепко спали, а у Даниеля все еще играло радио. Я легла в кровать голая, накрылась одеялом и совершенно успокоилась, хотя вся кожа у меня пылала, будто в жару, и я представляла себе: мои руки — руки Лотара, язык Лотара, губы Лотара.

В эту ночь, верней, уже утром, я решила, что начну с ним новую жизнь. Мысленно я уже говорила с Ахимом, прикидывала, как отнесутся к этому дети, размышляла, как это воспримет Натали. Я не испытывала угрызений совести — ни малейших. Любовь захватила меня как лавина, я не могла остановиться и ощущала себя безгрешной. И ни секунды не сомневалась, что Лотар чувствует то же, что и я. Он ведь уже давно меня любил, еще с детства, меня одну, и он оказался умнее меня, он с самого начала знал, что мы созданы друг для друга.

Мимо меня все еще тянулись змейкой монашки. Последняя, не старше двадцати лет, остановила на мне долгий серьезный взгляд, будто осуждая мои мысли. В этот момент я горячо завидовала ей, ее непоколебимой вере. Она недосягаема для искушений и сомнений, подтачивающих душу, — всего того, что я пережила. И свою жизнь, и ответственность за нее она, как и ее подруги, просто вложила в руку Господа. Что бы с ними ни случилось, они знают, что на то воля Всевышнего, и относятся к испытаниям как к проверке на стойкость. Все к лучшему, ничто не свершается без высшего умысла. А я вот не могу заставить себя верить в это, хотя считаю себя религиозной. Конечно, я верю, что Бог есть, только, я думаю, распределяя свои кары, часто бывает несправедлив.