Кошачьи проделки

В сущности, этого не потребовалось. Точно так же, как Аннабель стояла неподвижно при осмотре ее кузнецом, стояла она и теперь, словно раб на римском форуме, перед Харлером. Он осмотрел ее, очистил ногу и сделал в круп инъекцию антибиотика. По окончании процедуры взъерошил ей челку и сказал, что она гораздо лучший пациент, чем некий сиамский кот, которого он знает. Все, что нам теперь требуется делать, – это размачивать ее ногу три раза в день в горячей воде, чтобы извлечь гной, и держать ногу закрытой, чтобы не попадала грязь.

Да уж, всего-навсего. Если бы это он опускал ее ногу в ведро, она, несомненно, стояла бы спокойно, невинно хлопая ресницами, пока вода не замерзнет. Когда же это попытались проделать мы, она либо вытаскивала ногу и намеренно становилась в грязь, опрокидывая при этом ведро, либо, если ей приходила такая охота, прогуливалась по лужайке, пока мы старались перетаскивать ведро вместе с ней, как непомерных размеров сапог.

Если нам удавалось продержать ее ногу в воде с минуту, это было счастье, а вот что касается защитного укутывания ноги после – с этим мы справлялись отлично. Мистер Харлер сказал, что это может быть старый мешок из-под гвоздей или что-то в этом роде. Толстый холст надо обвязать вокруг ноги, чтобы она могла в нем ходить и не могла его скинуть. Беда была в том, что Аннабель постоянно пронашивала холст насквозь.

Было ли тому виной облегчение, которое она испытала, когда опять могла встать на ногу, или желание похвастаться встречей с ветеринаром, но она ступала по своему полю так жестко, что через два дня проносила оба угла мешка из-под гвоздей, который мы могли достать. После этого мне пришлось изготавливать ей защитное покрытие из куска матраса от шезлонга. Этот сапог она протерла еще быстрее, пока мне не пришла идея пришить внизу шпагатом резиновую подошву по форме копыта.

Это сработало. И было абсолютно логично. Даже старик Адамс был вынужден это признать, когда мы все ему объяснили. К несчастью, однако, мы не могли объяснить это всем, и когда Аннабель обнаружила, что из резиновой подошвы получается полезный копательный инструмент… Беда была даже не в том, что она раскапывала им ямки по всей лужайке – из-за кротовых кочек и дренажных канавок наша лужайка в любом случае была безнадежна. Хуже было то, что в этом зелено-оранжевом полосатом ботинке, с натянутой на нем резиновой подошвой, ее видели люди. Можно представить, что они об этом думали. А вот мисс Веллингтон, услышав, что у нас был ветеринар, хотела знать, что он сказал об осленке. «О малыше, – настойчиво вопрошала она. – Вы ведь его спросили, правда ли это?»

По правде говоря, я не спрашивала. Во-первых, я считала, что это нечестно, пригласив ветеринара осмотреть ослиную ногу, заставлять его подтверждать, что ослица беременна. А во-вторых, я и без того была совершенно уверена, что это так. То, как она раздувалась, то, как вела себя… На той самой неделе мы с Дженет восторженно наблюдали, как Аннабель стоит в переулке, а бока ее подпрыгивают, что мы сочли неоспоримым признаком Джулиуса.

Харлер бы подумал, что я сошла с ума, если спрашиваю, правда ли ослица, которая так расширилась, словно под шкурой у нее фижмы, беременна. Так же ответила и Чарльзу, когда он, в свою очередь, вернувшись домой в тот вечер, поинтересовался, почему же я не попросила ветеринара подтвердить ее беременность. Я только сообщила Харлеру, что ослица в положении, дабы удостовериться, что инъекция ей не повредит. Он сказал, нет, не повредит.

Таким образом, это была целиком моя вина – то, что мы до сих пор точно не знали. Уже миновал июль, но никакого Джулиуса не появилось. Август тоже пришел и закончился, но не появилось никакого Августа. Как-то вечером в августе я сидела с ней очень долго в ее стойле, наблюдая, как она за едой вздыхает и переступает с ноги на ногу, и ощупывала ее живот через определенные интервалы времени в поисках признаков шевеления. Нам сказали, что ослице, чтобы произвести на свет осленка, требуется пятьдесят четыре недели – год и две недели – в отличие от одиннадцати месяцев, которые длится беременность у лошади. Год и две недели со времени спаривания исполнялось как раз в тот самый день, и теперь уже имелись отчетливые признаки шевеления. Живот Аннабель подергивался, а сама она раздраженно топала задними ногами всякий раз, как я ее трогала. К полуночи, преисполненная благоговейного ужаса по поводу того, что может принести утро, я вернулась к Чарльзу. «Я ничуть не удивлюсь, если малыш Август появится к утру», – сказала я ему.

Но он не появился. Так же, как с наступлением сентября не появился Септимус. На всякий случай мы откладывали наш отпуск неделю за неделей, но к середине сентября уже полностью потеряли надежду. Переправив Аннабель на ферму, мы уехали отдыхать. Правда, не без сопутствующих событий. Теперь на ноге у нее красовался гипс.

Глава пятнадцатая

Смех, да и только