Кощуна о женстве

топором секанут – переулочек, доброй палицей

злого Тугарина по пояс в землю вобьют.

***

                                                              Кому потеха, кому труд бранный, а кому горе горькое. Славянская Земля кровь змеиную принимает, славянская Земля и терзаема бывает. Ворвется супостат по сю сторону Чуровой черты, мужей боем бьет, грады огню предает, дев славянских в полон берет, красавиц, лапушек,

                                                                Мокошью отмеченных,

                                                                Ладою привеченных,

                                                                Денницею украшенных.

И нету больше тихого счастья материнского, Ладою обещанного.

И нету больше пыла страстного пыхучего, пыла буйного, горючего, Денницыного.

                                                            А й да мужи смелые славянские!

                                                                А й да молодцы могутные!

                                                                                   Ну,

                                                                             Что же вы,

сиднями сидите по тридцать лет и три года у Чуровой черты? Стонут милые за ней, седлайте коней, выручайте красу девичью.

                                                                А й коли пути не ведаете,

                                                                А й идти куда не знаете,

вот вам Бабуся-Ягуся. У нее и спросите. Сама не знает, в соседний град направит. Тамошняя Яга старейша, тамошняя Яга мудрейша, пособит в нужде добру молодцу. Не знает вторая – третья найдется и клубочек даст, на коем дальняя дорога узелками размечена для памяти. Разматывай, узелочки считай да вовремя сворачивай.

                                                   И погадает тебе Бабушка Яга на дорожку,

                                                   Наливное яблочко по тарелочке покатав.

***

                                                                              Скоро кощуна сказывается, да не скоро дело делается. Время солнцем в небе катится, в градах жизнь идет неспешная. А й как выберут ведьмы учениц себе, да настанет Ярилова Купальская ночь, уведут они девынек от ярких костров пламенных, от игрищ и веселия, от хороводов и буйных плясок неистовых радостных. Увлекут на гору Лысую, деревами и кустами не заросшую: не подкрался бы никто, не выведал да не сглазил бы их дело заповедное.

                                                         И наложат зарок на девынек:

                                                         Не обратить бы во зло знанье тайное,

                                                         Знанье страшное, знанье грозное,

                                                        И хранить его, умножать его,

                                                        И беречь бы жизнь человеческую,

                                                        Как завещано матерью Мокошью.

Смотри, девынька, стерегись. Есть на свете средства опасные. Есть на свете травы обманные. Оборотни они, чудища. Каплей зелье льешь – ягненок ласковый,

                                                                                 но

                                                         Выдашь зелье неверною мерою,

                                                         Или сваришь рукой нерадивою -

Обернется человеку питие волком многохищным зубастым, клыкастым.

                                                         А й варить надо зелье с заклятием.

                                                         А й заклятье творить раздумчиво.

                                                         А й как кончится слово заветное,

                                                         Тут пришла пора и с огня снимать:

Одолень-трава, Одолень-трава, одолей злое Лихо Одноглазое, одолей зловредных лютых хищных Мар, одолей мне горы высокие, долы низкие, реки глубокие, Боры темные, пеньки и колоды. Не я тебя поливала, не я тебя породила, Породила тебя Мокошь матушка, поливали тебя тучи черные, обдували тебя ветры буйные. Спрячу корень твой, Одолень-трава, у сердца ретивого, сослужи ты мне службу верную

                                                                             и в уходе,

                                                                            и в походе,

                                                                           и в болести…

Вот, смотри-ка, девынька, Разрыв-трава. От сердечных болей, от ломоты суставной. Мера снадобья десять капелек. Нету сердца настолько крепкого, чтоб не рвалось оно с наперсточка. Вот, смотри-ка, девынька, Перелет-трава. Возвращает силы сидню безногому, исцеляет Глухеей ударенного.

Но смотри, ошибешься мерою – не умрет человек, будет маяться, будет в муках жить, будет смерть искать, призывать Невею костлявую. Вот, смотри-ка, девынька, Мак-трава. Мак и в хлеб идет, Мак и сон дает. Стерегись, однако, красавица, может Мак-трава и лишать ума. Вот, смотри-ка, девынька, Трын-трава. Выпить капельку детине горемычныя, и утихнет вмиг, и уляжется, и отступится боль душевная. Выпить чарочку – позабудется из какого вышел роду-племени, от каких пошел отца-матери…

а еще есть Спрыг-трава, и Прострел-трава, и Дедовник, и Бодяг, и Волчец, и Игольчатка, Белена, Дурман, а Горицвет, а… считать устанешь, и пальцев не хватит тебе.

                                                                       Учись, девынька.

                                                                           Запоминай.

                                                                            И молчи.

                                             Знанье это страшное кому попало не доверишь.

***

              Не таят ведьмы знанья неопасного. Ай и опасное – что уж там – тайно от ленивого лишь.

***

                                Вечерами осенними долгими собираются у огня бояры слободские. За работою. А й и вымолвит старшой дружинничек: "Ну-т-кось, дедушко-чародеюшко, нам поведай кощуну-предание…"

                                  Не чинится старичок-ведунок, не чванится. Рассказывает.

Ой д как налетел Змей на молодца, хлестнул лапою –

покатился молодец как бита городошная.

                                                     Полными горстями пыль захватывал,

                                                     Носом борозды глубокие пропахивал.

Змей-злодей стоит, да насмехается, да над молодцем над добрым изгиляется:

                                                     И куды же, мол, ты прешь, деревеншына,

                                                    Деревеншына тупая ты, засельшына?

                                                    Я-те зубом единым голову скушу,

                                                   Когтем руки-ноги повыдеру.

Поднялся добрый молодец на ноги. Ухватил за шапку, наземь сбитую, а й та шапка лежит тяжелехонька. Понабилася во шапку ту парчовую мать-сыра Земля неподъемная. Собирает молодец все силушки. Поднимает он шапку парчовую. Тяжела пришлася шапка молодцу – по колени вгруз в Землю матушку. Размахнулся молодец шапкою, как хватил он ею Горынчища, так-от разом и сшиб ему головы.

                                                 Пал на землю Горынчищ обезглавленный.

                                                                                Сдох.

Тут подходит к молодцу бабка некая. Нос крючком, борода клочком.

                                                                          При клюке.

Ноги у ней, видать, костяные сделались от старости. Рожа сопливая. Руки граблями. Мерзостна-а… Душней козлища старого. И возговорит та бабка скрипучим голосом:

                                                      Ой ты гой-еси добрый молодец,

                                                      Завалил ты Змея Горынчища.