Кошки-дочери. Кошкам и дочерям, которые не всегда приходят, когда их зовут

Филипп отнес Джону в прачечную, где стояли две миски – одна с сухим кормом, другая с кошачьими консервами. Разбойник весь день игнорировал их содержимое. Муж поставил Джону перед мисками. Котенок понюхал рыбную массу, осторожно лизнул – и начал жадно поглощать.

Филипп предложил мне вернуться в кровать, пообещав разобраться с Пушистиком. Уже прозвища ему дает? Мой муж опасно сблизился с неуправляемым котенком. Но я слишком устала, чтобы его вразумлять, поэтому махнула рукой и пошла к себе. Через несколько минут Лидия принесла в спальню поднос с ужином.

В тумбочке осталось всего три таблетки снотворного. Я проглотила две и отключилась.

На рассвете нас с мужем разбудили глухой стук в дверь и звон колокольчиков, как будто кто-то в доме танцевал народный английский танец вокруг майского шеста. Филипп нехотя вылез из кровати; едва он взялся за ручку, дверь распахнулась, и в комнату ворвался Джона, крепко сжимавший в зубах удочку. В следующий миг он уже взбирался по покрывалу, чтобы вручить мне игрушку. Затем котенок отступил и выжидающе на меня посмотрел. Филипп улыбнулся и пошел на кухню – готовить чай с тостами.

Зарывшись в одеяло, Джона урчал, как маленький трактор, и терпеливо ждал, когда я начну с ним играть. Я была не в настроении, к тому же знала, что через пару часов котенка увезут обратно в магазин. Джона озадаченно посмотрел на меня, потом подошел и тронул за руку мягкой лапкой, предусмотрительно втянув когти. Как настоящий джентльмен, он делал мне предложение. Взять удочку и помахать в воздухе птичкой – разве это так сложно? Неужели у меня настолько противное настроение, что я расстрою малыша?

Вздохнув, я начала раскачивать удочку здоровой левой рукой; несчастная птичка и колокольчик заметались в воздухе. Джона завороженно следил за ними несколько секунд, потом подобрал лапы, приготовившись к прыжку. Рассчитывая траекторию жертвы, он слегка дрожал в предвкушении славной охоты.

Котенок не отрывал взгляда от птицы. Казалось, он переселился в ее тело и предчувствовал каждое движение. Потом с грацией Рудольфа Нуреева в его лучшие годы Джона взвился в воздух и вцепился в птичку зубами и передними лапами.

Начав играть, мы уже не могли остановиться. Каждый бросок Джоны сделал бы честь приме-балерине. Не было высот, перед которыми он бы отступил. Котенок прыгал все выше и выше, временами словно замирая в воздухе. Я, затаив дыхание, следила за движениями этого удивительного создания, шерстка которого переливалась всеми оттенками капучино. Джона был прекрасен. И полон жизни.

Кажется, я вновь стала жертвой кошачьего очарования.

– Все еще хочешь вернуть его в магазин? – со смехом спросил Филипп, когда вернулся с чаем и тостами с мармеладом.

Опустившись в любимое кресло, он с наслаждением захрустел поджаренным хлебом. Но мирно завтракающий хозяин в планы Джоны не входил. Зажав в зубах игрушечную птичку, котенок спрыгнул с кровати и положил удочку у ног Филиппа. Затем отступил на шаг и внимательно на него посмотрел.

– Ты же не хочешь огорчать Пушистика! – ехидно сказала я.

С притворным недовольством Филипп поднял удочку. Правда, он не собирался сдаваться так просто. До того как мы познакомились, Филипп был офицером в армии. Призвав на помощь опыт работы с новобранцами, он принялся крутить удочку в два раза быстрее, чем я. Джону это не смутило: он стал прыгать выше и метаться между креслом и кроватью, превратившись в маленькую пушистую молнию. Иногда котенку удавалось схватить птичку, иногда он не успевал.

– Эй, полегче! – попросила я.

Удочка в руке Филиппа замерла; муж с улыбкой смотрел на котенка, который тяжело дышал, но всем своим видом выражал готовность броситься в бой. Игра продолжилась. Филипп встал и начал крутить удочку вокруг себя. Джона гнался за птичкой, отставая на длину своих усов.

Передо мной снова был шумный и неукротимый Филипп, который так редко появлялся после того, как Роб стал жить с Шантель. Мужчина и кот составили на редкость удачный дуэт. Каждый раз, стоило Филиппу попытаться остановить игру и отложить удочку, Джона подхватывал ее и вкладывал мужу в руку.

– И все-таки кое-кому пора на работу, – вздохнул он в конце концов.

Филипп поднял Джону и плюхнул его на одеяло в районе моих коленей. Котенок издал странный звук – нечто среднее между фырканьем и чиханьем, очень похоже на «снитч». Мы быстро усвоили, что при помощи этого звука Джона выражает недовольство или отвращение. Ему не нравилось, что с ним больше не играют.

– Не расстраивайся, малыш, – сказала я. – Зато теперь ты можешь отдохнуть.

Джона посмотрел на меня так, что от его взгляда растаял бы айсберг. Тихонько мурча, он зашагал по одеялу, аккуратно обходя мой чувствительный живот и грудь. Казалось, котенок точно знал, где ему следует находиться: он устроился в ямке между шеей и плечом, положив голову на подушку, и вздохнул, как усталый путник, вернувшийся домой после тяжелого путешествия. Кто я такая, чтобы спорить?

* * *