Хотя сюжет картины итальянского художника был взят из Библии, в качестве натурщиц он использовал обычных женщин. Мысль о том, что две красавицы пятьсот лет назад испытывали те же чувства, что и женщины в двадцать первом веке, согревала сердце. Что бы люди ни говорили, мы ничуть не изменились.
Раскрасневшись от счастья, Лидия ворковала над маленьким свертком. Наверное, именно чрезвычайно сильный материнский инстинкт заставлял ее заботиться о слабых и немощных и пытаться исцелить весь мир. Может быть, когда-нибудь моя дочь почувствует, что готова забыть о своих идеалах и связать жизнь с мужчиной, который ее понимает. И у меня появится еще одна внучка или внук…
Едва я погрузилась в мечты о будущем дочери вне монастыря, Лидия повернулась к усталым родителям новорожденной.
– Вы не против, если я спою для нее? – спросила она.
30
Благодарность
Пока Роб и Шантель привыкали к суровым реалиям жизни с новорожденным ребенком, к ночным бдениям и необходимости по едва заметным признакам догадываться о потребностях маленького человека, я в который раз поражалась тому, как появление сына или дочери меняет нашу жизнь. Тем, кто никогда «там не был», невозможно объяснить, что значит стать матерью и отцом. Пока Энни набирала вес и округлялась, ее родители превращались в серьезных взрослых людей, для которых нужды дочери всегда будут на первом месте.
Лидия перешла на второй курс факультета психологии, продолжая получать высшие баллы.
Перед нашим домом регулярно появлялся серый автобус – она также занималась сбором средств для университетского буддийского общества. Меня поражало ее чересчур серьезное отношение к жизни. Каждый день она тратила несколько часов на медитацию. Из-за этого мне иногда казалось, что мы живем в одном доме с духом, а не двадцатипятилетней девушкой. Беспокойство по поводу того, что она посвятит себя религии, меркло перед страхом, что моя дочь утратит личность. Мне казалось, что она вот-вот оторвется от земли и взмоет ввысь, как воздушный шарик, а нам останется лишь беспомощно наблюдать за тем, как она исчезает в небе. Я постоянно слышала, как она болтает по телефону на сингальском. Значит, связь с монастырем не была утрачена.
В то же время надвигался обязательный осмотр груди. Накануне я никак не могла уснуть. Трудно было поверить, что с момента операции – и появления Джоны в нашем доме – прошло уже два года. Беспокойный котенок вырос и уже без прежнего рвения играл с многочисленными удочками.
Что касается здоровья, то в последние два года я стала внимательнее относиться к жалобам своего тела. Меня волновали приступы боли и спазмы, которые раньше я с успехом игнорировала.
Периодически накатывающая страшная усталость стала привычной. Но, несмотря на все, я сумела написать книгу, причем в самый разгар борьбы с болезнью!
Осознание собственной смертности оказалось испытанием куда более серьезным, чем я думала. Хотя мысль о том, что моя жизнь может внезапно оборваться, была несравнима по боли с воспоминаниями о Сэме, я с удивлением обнаружила, что часть меня все-таки верила в бессмертие. Со временем эта вера стала пережитком юности и начала меня тяготить. Осознав быстротечность жизни, я почувствовала все ее богатство. Рак научил меня жить, как кошка: наслаждаясь каждой секундой.
Я испытала невероятный душевный подъем на свадьбе Роба, узнав, что «Клео» стала международным бестселлером, и в тот миг, когда впервые взяла на руки внучку. Мой стакан был не просто полон: жизнь лилась через край.
Уезжая в клинику, я заверила Лидию с Катариной, что все будет хорошо, хотя сама в это до конца не верила. Припарковавшись перед больницей и убедившись, что верный сборник кроссвордов лежит в сумочке, я вызвала лифт и нажала кнопку четвертого этажа. Согласно китайским суевериям, четыре – несчастливое число. А вот восемь, напротив, приносит удачу. Когда лифт понес меня вверх, я ощутила приступ дурноты – и сделала вид, что мне нужно на восьмой этаж.
В больничном холле ничего не изменилось. Как и два года назад, он радовал глаз стилем «Маракеш встречает Малибу». Одна из причин, по которой люди покупают шикарные дома и обставляют их со всей роскошью, – попытка убедить самих себя, что никакие беды их не коснутся.
Я уже поняла, что храбриться – это не мой стиль. Легко было быть смелой два года назад, когда я еще не знала, через что мне предстоит пройти. Теперь же я первым делом схватила бумажный стаканчик и налила из бойлера горячей воды, чтобы заварить мятного чая. После операции я стала чаще задумываться над тем, что ем и что пью.