Кошки-мышки

Яна удивилась, но спрашивать ничего не стала. Пожалуй, эта черта в ней ему нравилась: любопытная, но знает, когда лучше промолчать, а когда и вовсе сначала сделать, а потом спрашивать, зачем. Она протянула ему ладонь, и Никита немного замешкался перед тем, как обхватить ее. Нет, он не боялся снова узнать в ее сне себя. Уже узнал, второй раз не страшно. И нет надежды, что первый раз ошибся. Он не соврал Лосеву: себя он узнает всегда, тут невозможно ошибиться. Но в первый раз, ошарашенный этой информацией, Никита мог кое-что упустить. И сейчас оно щекотало его сознание, как выбивающаяся из общего ряда чашка. Но если чашку он мог ухватить за ручку, вытащить и рассмотреть, то с мыслью так не получалось. И ему нужно было снова очутиться в Янином сне.

В этот раз погружался небыстро. Не хотел снова утонуть в осознании того, что Яна держит в руках его сердце, захлебнуться в собственных эмоциях и не рассмотреть ту чашку, которая стоит не в ряд. Светло-голубые Янины глаза потухали медленно. Он цеплялся за них, не давая себе оборваться в глубину резко, медленно-медленно клал руку на ее ладонь, увеличивая площадь соприкосновения, пока наконец его рука не легла полностью на ее, а светлые глаза не исчезли под темной пучиной.

Он в темноте, но темнота не пугает. Он всегда в темноте в таких видениях. Темнота лучше помогает понять, что происходит вокруг, обостряет восприятие информации остальными органами. Ему не больно и не страшно, уже хорошо. Не отвлекает. Он сидит на чем-то холодном и твердом, спиной касается твердой поверхности. Руки, похоже, связаны: затекли, ими не пошевелить. В темноте кто-то есть. Шаги тяжелые, шаркающие. Человек либо стар, либо грузен. Он периодически вздыхает и что-то бормочет, но Никита не может разобрать слов. Не может даже понять, голос мужской или женский.

Нет, здесь все в порядке, ничего необычного. Ничего выбивающегося из ряда. Чашка, повернутая ручкой в другую сторону, не здесь. Ему потребовалось определенное мужество, чтобы отпустить это видение и окунуться в следующее. Пульсирующее сердце в руках. Кровь течет по пальцам, по ладоням, скатывается по запястьям и срывается вниз. Руки уже не его, но он по-прежнему все хорошо чувствует. Чувствует тепло крови, биение скользкого сердца. И его чашка здесь. Руки. Он знает эти руки. Нет, это не руки Яны, мужские. Яна видит их во снах как свои, но это мужские руки. И Никита знает их обладателя. Не может понять, кто это, но определенно знает его.

Из видения его выдернули резко. Свет ударил по глазам, заставив зажмуриться. Только что он был в полной темноте, отдавшийся чувствам, как вокруг все залило светом, ощущения исчезли, осталась только резь в глазах. Несколько раз вдохнул, выдохнул и только потом осторожно приоткрыл веки. Яна смотрела на него одновременно со страхом и виной.

— Простите, — прошептала она. — Я не хотела прерывать сеанс, терпела сколько могла.

Никита посмотрел на ее руку и увидел на бледной, без капельки крови, коже бордовые пятна от собственных пальцев. Он так крепко сжимал ее ладонь, что, пожалуй, еще немного — и сломал бы ей кости.

— Черт! — выругался он. — Простите, я не хотел. Дайте посмотрю.

Яна протянула ему руку, и он взял ее в свою ладонь осторожно, погладил кончиками пальцев бордовые пятна. Вроде бы не сломал, но синяки останутся.

— Кажется, теперь в качестве извинений я тоже должен вам ужин? — пошутил Никита.

— Как только поймаем маньяка, я с вас его стребую! — согласилась Яна. — Что вы увидели?

Никита немного помолчал, думая, что ей можно сказать, но затем признался:

— У меня такое чувство, что я знаю маньяка.

— Что? — Янины глаза так сильно округлились и расширились, что стали почти размером с тарелку, на которой лежала ложечка для размешивания сахара.

— Сам в шоке, — Никита развел руками. — Но мне очень знакомы руки, которые держат сердце. Я знаю эти руки. Точнее, знаю их запах.

— А почему вы не почувствовали этого раньше?

Хороший вопрос. Скорее всего, потому, что был слишком поглощен чужими ощущениями. А в последнем сне собственные ощущения его хоть и напугали, но при этом были такими привычными, что он смог рассмотреть и кое-что другое. Но Яне, конечно, этого говорить не стоило.

— Вы ведь и сами поняли, что пятая жертва будто ничего не ощущает. Нет эмоций, нет чувств. Быть может, это и позволило мне узнать запах маньяка.

— Кстати, почему пятая жертва ничего не чувствует, тоже интересный вопрос!

— Интересный, но пока я на него ответить не могу.

А ложь дается ему все легче и легче. Сам от себя не ожидал.

— Зато я думаю, что полиции следует поискать каналы, по которым бокор достал тетродотоксин. Едва ли он смог провезти его на самолете с Гаити, значит, нашел здесь. Мы не знаем остальных составляющих колдовского порошка, но этот компонент известен, и стоит начать с него. Так что вы ужинайте с Сатиновым, а я свяжусь с Лешей.