Космический учитель

Я посмотрел на У, потом на голограмму, потом снова на У, пытаясь понять причины его реакции. Может, он голоден? Вон как сопла поникли, наверное, не завтракал и ослаб.

– Простите, что вы сказали?

– У… у… у… у… у…

– Он пересчитывает рис, – объяснила Мармала. – Количественный сбой. В прошлый раз его так закоротило, когда мисс Меррик показала нам отряд пехотинцев. У вас на голограмме много риса?

– Не риса, а рисинок. Я не считал. Думаю, несколько тысяч.

– Тогда это надолго.

Гудение альдебарранца было громким и надсадным, перекричать его я не мог, поэтому взял паузу. Скучающий волножитель запел: «Тфффа кусоччччиккка кааалпасссссски!» Он менял ритм песни так, чтобы «уканье» одноклассника выглядело естественным аккомпанементом.

Тем временем бактерия вслух рассуждала:

– Михаил – еда? Да. Еда – Михаил? Да-да.

– Вы ошибаетесь, – строго сказал я. – Люди несъедобны.

– Откуда вы знаете? – поинтересовалась Мармала. – Пробовали?

– Нет, конечно! Мы на Земле не едим друг друга.

– Я слышать другое, – с сомнением в голосе протянул Нрд. – Вы есть курица. Вы есть корова. Объясняй как?

– Курица и корова – не люди.

– А кто тогда люди?

«Вот, наконец, и начались вопросы посложнее», – подумал я. Пора показать свои знания. И тут я принялся рассказывать им о Платоне, Дарвине, Фрейде, о последних веяниях в философии, о принципах пангуманизма Доминиона, сам удивляясь, как все это задержалось в моей голове. А я, оказывается, эрудит! Дикий и необузданный.

Пока я читал лекцию, шуршуны опять достали свою тряпку, свили из нее гнездо и улеглись туда пирамидкой. Цефеанин раскрыл нож, центаврианка – журнал мод. Одна только бактерия смотрела мне в рот с интересом, и то только потому, что заметила там язык и заинтересовалась его причудливыми движениями. Разозленный, я кликнул файл с «Миллионом алых роз» и врубил звук на максимальную громкость. Ученики вздрогнули и испуганно посмотрели на меня. Шуршуны истерически взвились под потолок, таща за собой гнездо, потом полетели к двери, но я ее предусмотрительно заблокировал.

– Что у вас происходит? – послышался из-за двери голос Леклера. – Динамики сломались?

– Нет! – прокричал я. – Мы любим громкую музыку.

Леклер разблокировал дверь и прищуренным глазом осмотрел учеников.

– Вы мешаете соседней группе. У них контрольная.

Я убавил звук и развернул экран с текстом. Леклер, который уже собирался уйти, вдруг подскочил на месте, как заяц. Между его ног пытался протиснуться Снорри.

– Почему пустить не? Класс внутрь Снорри наружу.

– Проходите, проходите, – смутился Леклер, и, сделав мне предупреждающий знак бровями, скрылся за дверью.

– Железа, – с довольным видом сказал Снорри. – Утро плохо. Доктор трогать Снорри весь. Слизь течение и запрет шмыга. Вирус злобный поражать мозг щупалец селезенка. Таблетка какой разный. Уколы тож. Снорри здоровый. И Снорри здесь где. Михаил учитель рад?

Степень моей радости могли описать только отрицательные числа. Или иррациональные. Какие-нибудь квадратные корни из икса и игрека.

– Проходите, – сказал я.

Снорри добрался до своего места, вынул откуда-то огромный носовой платок и принялся усиленно сморкаться. Песня закончилась, но тишина так и не наступила, потому что Шпыш подхватил мотив и стал, коверкая слова, напевать услышанное. Теперь он пытался синхронизоваться с дудением Снорри.

– Михаил, а в чем суть этой истории? – спросила Мармала. – И что такое розы?

Я показал голограмму. Шуршуны необычайно оживились и принялись кружить над ней, желая немедленно приступить к сбору нектара. Я попытался их отогнать, но они были настроены серьезно. Пришлось убрать голограмму и объяснять на пальцах.

– На Земле существует ритуал. Когда мужчина проявляет интерес к женщине или хочет отблагодарить ее, он дарит цветы.

– Кормовой? – поинтересовался Снорри, не выпуская из щупалец платка.

– Теоретически нет. Конечно, женщина может их съесть, но обычно она ставит букет в вазу.

Мармала поискала в словаре слово «ваза» и недоверчиво посмотрела на меня:

– Тут, кажется, какая-то ошибка. Словарь говорит, что ваза – небольшой сосуд объемом до пятидесяти литров. Как женщина поместила в него миллион цветов? Она их измельчила?

Признаться, я не задумывался над текстом. Действительно, получалось, что для хранения этого невообразимого букета было бы мало и бочки. Собравшись с мыслями, я сказал:

– Земные песни редко описывают реальные ситуации.

– Был это ложь? Гнусен ложь? Недостоверный информация? – возмутился Нрд. – Надо говорить рано зачем поздно. Ухи сложить песня не слушать. Нехорошо делать Михаил учитель. Нарушать честь и братство.

Цефеанин растопырил чешуйки и стал похож на еловую шишку. Я лихорадочно обдумывал, как спасти положение. Если он пойдет и нажалуется на меня, я получу еще один штраф. А мне уже хватит!

– Нрд, все немного не так, – произнес я умиротворяющим голосом. – Песня рассказывает историю, которая часто случается в жизни. Но вы понимаете, иногда нельзя назвать вещи своими именами. Земляне не описывают прямо свои чувства. Они используют намеки.

Цефеанин перевел слово «намек» и задумчиво свесил на подбородок раздвоенный язык.