Костры на берегах

И все же, хотя внутренне я уже «созрел» для Севера, главную роль сыграла все-таки шхуна. Она вошла в мою жизнь так же величаво и внезапно, как вышла на разлив Двины из-за Соломбалы вечером того же дня, когда наша экспедиция прибыла в Архангельск. И, любуясь ею вместе с другими толпившимися на набережной архангелогородцами, я не подозревал, что всего через двое суток эта красавица, официально именовавшаяся «учебным парусным судном „Запад“ Архангельского мореходного училища», станет моим пристанищем на ряд последующих летних сезонов.

Тогда, в первый момент встречи, я увидел только внезапно воплотившуюся мечту юности. Ощутить ее частью своей жизни я смог много позднее, когда мои ладони запомнили до последней щербинки дубовые рукоятки штурвала, отполированные прикосновениями множества матросских рук, когда покладистой и послушной стала вертлявая катушка компаса, а басовито гудящая от ветра парусина, скрип деревянных переборок и шипение волны за бортом проняли мгновенным восторгом полной слиянности с судном…

Я пишу об этом лишь потому, что именно жизнь на судне готовила меня ко всему последующему. Она обострила чувства, отточила зоркость взгляда, выбила невидимые затычки из ушей, возвратила потерянную было в городе остроту обоняния, позволяя за много миль уловить в йодистом настое водорослей на отливе острую терпкость сосновой смолы и медовую сладость розовой кипени иван-чая, долетающих с далекого берега…

Свободное плавание под парусами вдоль Терского берега — южного берега Кольского полуострова — открывало передо мной удивительный край, казалось, еще не знавший человека. Конечно, это было совсем не так. На берегах глубоко вдающихся в материк заливов стояли избушки рыбаков и охотников, иногда — бараки недавно брошенных поселков лесорубов. Многовековые, глубоко выбитые во мхах тропы шли вдоль берега моря, петляли вокруг бесчисленных, соединенных протоками озер. Лучше других примет они свидетельствовали о том, как давно и основательно был обжит этот край, лесной и скалистый, такой неудобный для крестьянской жизни. Высокие, узкие каменные кряжи, поросшие сосновым редколесьем, круто поднимались из воды, так что при необходимости шхуна могла прямо к ним швартоваться. Опираясь подошвами осыпей на пенную линию прибоя, над морем высились крутые лесистые вараки, каменными гигантскими волнами уходившие внутрь материка. И только узкие губы, напоминавшие о глубоко врезавшихся когда-то в каменное тело полуострова ледниковых реках, разнообразили суровую, захватывающую дух картину.

Поселок Лесной, возникший по соседству с древней Умбой, на перемычке, отделявшей губу Малую Пирью от залива Большой Пирьи, служил морскими «воротами» Терского берега, тянущегося отсюда далеко на восток — к горлу Белого моря и к устью Поноя. Каменные громады Кандалакшского залива завершались высоким горбом Турьего мыса на восточном берегу Большой Пирьи. Отсюда на сотни километров на восток тянулся низкий песчаный берег. Поначалу кое-где еще можно было видеть выходы скальных террас; потом все чаще и чаще на нем открывались обширные песчаные пустыни с барханами, неумолимо катившимися с моря на прибрежную болотистую тундру… Само море было здесь мелким. В часы отлива оно откатывалось от берега на одну, а то и на полторы мили, открывая взгляду бесчисленные россыпи крупных камней и мелкие лужи, в которых пережидали отлив оранжевые и красные морские звезды.

Каждый раз, когда шхуна проходила вдоль Терского берега, не рискуя особенно к нему приближаться, я с жадным интересом рассматривал его в бинокль. Всюду были видны здесь признаки деятельной жизни. Возле устьев рек серели горстки домов старинных поморских сел. На самом берегу под песчано-глинистыми обрывами можно было заметить тоневые избы, над которыми сизо курились дымки — стало быть, они были еще обитаемы… Но больше всего мое внимание приковывали обширные песчаные пространства, и странное ощущение поднималось во мне не до конца понятным предчувствием, что именно там, в этих песках, мне суждено найти разгадку главной тайны здешних мест.

Но шхуна проходила мимо, далекие низкие берега растворялись в туманном мареве моря, и передо мной снова вставала панорама высоких лесистых варак, между которыми открывались входы в губы, оранжевое оторочье водорослей вокруг камней на отливе и сверкающая гладь лесных озер.

Шхуна бросала якорь в очередной губе, курсанты приступали к очередным практическим занятиям или отпускались на берег, если то была обыкновенная дневка, во время которой команда наполняла танки шхуны кристальной ледяной водой из очередного родника, а мы с капитаном, прихватив накопанных еще в Архангельске червей, отправлялись вверх по еще не изведанному нами ручью или речке, чтобы вскоре выйти к цепочке лесных озер.