Костры на берегах

Раскопки лабиринтов на Соловецких островах, в Кандалакшском заливе и на мурманском побережье Кольского полуострова не принесли никаких результатов. Вернее, не принесли никаких находок, потому что уже само их отсутствие было определенным результатом. Обычно под каменными спиралями находили скалу, как то можно было видеть возле Умбы и, судя по фотографиям, возле Кандалакши. В других случаях под ними лежал галечник, своей первозданностью достаточно ярко свидетельствующий, что строители лабиринтов его не потревожили. Таким образом, надежда найти под лабиринтами погребения, склепы или какие-либо тайники оказалась напрасной. Самые скрупулезные поиски среди камней, из которых был сложен тот или другой лабиринт, не обнаружили ни каменных орудий, ни костей, ни черепков от сосудов. Впрочем, на две последние категории находок рассчитывать не приходилось. Суровый климат Беломорья, сырой и в то же время морозный, за тысячелетия надежно и без следа уничтожал не только все органические остатки вроде костей и дерева, но на открытых скалах и галечниках обращал в прах даже глиняные черепки. Если их иногда удавалось заметить, то глазу исследователя они представали в весьма неприглядном виде.

Вот почему археологи пришли к единодушному заключению, что лабиринты — не погребальные сооружения и не остатки жилищ, как представлялось поначалу. Более удачной казалась попытка определить время их создания. Помогли наблюдения над положением лабиринтов относительно уровня моря. Опираясь на расчеты геологов, изучавших колебания береговой линии в прошлом, каждый раз вводя необходимые поправки в скорость поднятия островов и отдельных участков суши, археологи согласились, что лабиринты не могли появиться раньше середины III тысячелетия до нашей эры. С другой стороны, на Белом море их перестали строить, по-видимому, уже в начале I тысячелетия до нашей эры.

При всей расплывчатости и неопределенности датировок — два тысячелетия все же большой срок — это был важный шаг на пути к разгадке лабиринтов. Именно в этом временном диапазоне следовало искать среди уже известных археологических культур и следы строителей лабиринтов. Не менее важно и интересно, что время их возникновения, как теперь оказывалось, совпадало с временем строительства других каменных сооружений в Северной Европе, в том числе и с созданием доисторических обсерваторий в Англии и Франции.

Было ли это случайно? Вряд ли. Стоит вспомнить, что на вторую половину этого же отрезка времени приходится и расцвет крито-микенской цивилизации в Средиземноморье, откуда до нас — через Афины — дошел миф о лабиринте, который Дедал построил царю Крита, Миносу, и в котором позднее Тезей с помощью дочери Миноса, Ариадны, убил Минотавра. Согласно легенде каждые семь лет афиняне посылали на Крит в качестве дани чудовищу юношей и девушек, которые и погибали в лабиринте. Последний согласно мифу представлял собой огромный подземный дворец с множеством коридоров, комнат, тупиков и разветвлений, откуда попавший туда человек уже не мог найти выхода. Именно таким предстал перед археологами в результате многолетних раскопок царский дворец в Кноссе, одном из главных городов древнего Крита. Огромный комплекс помещений, в которых действительно можно было заблудиться, позволил ученым утверждать, что именно он и был прообразом лабиринта, память о котором сохранилась в древнегреческом мифе уже в преображенном фантазией виде. Но вот что интересно. Критское государство Миноса погибло примерно в 1450 году до нашей эры, однако на одной из древнегреческих монет, значительно более позднего времени и происходящей именно с Крита, легендарный лабиринт оказывался изображен точно таким, каким я увидел его впервые возле Умбы! И вот это совпадение не поддавалось уже никакому объяснению…

Но если в Древней Греции критский лабиринт был удостоен специального мифа, то и здесь, на Севере, не обошлось без легенд и преданий, объясняющих эти каменные спирали в соответствии с духом народа, на чьей территории их находили, с его историей, народными поверьями и сказочной традицией.