Костры партизанские. Книга 2

— Хотите казните, хотите милуйте, а лично я всех бенеэсовцев, если случай удобный подвернется, к самому краешку подводить буду.

— К краешку? К какому краешку? Как вас понимать?

— За краешком-то что? Пропасть, бездна…

— Вы забываете, что они… что мы покровительствуем им.

— Как прикажете, господин гауптман, — развел руками Василий Иванович.

Фон Зигель, будь его воля, так бы цыкнул на всех этих бенеэсовцев, бульбовцев и прочих, что они о власти и думать не смели бы! Но он не имел права ни на мгновение забыть, что сам Геббельс сказал: «…полезно организовать в различных районах марионеточные правительства, чтобы переложить на них ответственность за неприятные и непопулярные мероприятия».

Все же фон Зигель сказал:

— Если случай удобный подвернется…

Эту фразу Шапочник волен был понимать так, как ему заблагорассудится: или как официальное одобрение его позиции в этом вопросе, или как самый обыкновенный повтор. Понравилось фон Зигелю и то, что Шапочник даже не попытался уточнить смысл сказанного, а просто на мгновение склонил голову.

— Вы по-прежнему считаете, что они не вернутся? — спросил фон Зигель после непродолжительной паузы.

Кто «они» — сказано не было. Конечно, можно было бы и попытаться уточнить, кого имел в виду Зигель, но Василий Иванович боялся переиграть и поэтому ответил без промедления:

— Они, как я считаю, уже отрезанный ломоть.

— Почему? Ведь Свитальский казнен? Считаете, что слух об этом не дойдет до них?

— Слух-то дойдет, а вот где они получат гарантию, что их жизням больше ничего не угрожает? Безвинными были, верой и правдой новому порядку служили, а что, извиняюсь, из этого вышло?

— Вы, однако, не побоялись, вы пришли ко мне? И с вами ничего не случилось?

«Пока вроде бы и не случилось», — ответил мысленно, а вслух сказал:

— У меня, как уже докладывал, особая статья.

— Кто есть вам та женщина, которая со вчерашнего дня находится около вас?

А ты считал, что за тобой слежки нет!

Но ответил без промедления, ответил так, как условились с Нюськой:

— Нашенская, из Слепышей. Нюськой зовут.

— Меня имя ее не интересует. Кто она вам?

Василий Иванович изобразил некоторое смущение и ответил, виновато опустив глаза на верхнюю пуговицу мундира фон Зигеля:

— Сами понимаете, господин гауптман, я хоть и в годах… — И сразу же с самой искренней тревогой, на какую только и был способен: — Осмелюсь напомнить, когда вы назначали меня на этот пост, по данному вопросу словом не обмолвились…

Удачно и очень вовремя сыграл Василий Иванович под перепуганного и недалекого мужика. Настолько удачно и вовремя, что фон Зигель окончательно утвердился в своем намерении и заявил без какого-либо перехода:

— Назначаю вас начальником полиции. К работе приступить сегодня.

Василий Иванович в думах готовился к чему-то подобному и все равно растерялся, только и смог вскочить, вытянуться. Фон Зигель, похоже, и не ждал от него большего: он уже отвернулся от Шапочника.

4

Выйдя из комендатуры, Василий Иванович украдкой облегченно вздохнул и на мгновение остановился в раздумье: куда теперь, кому прежде всего поведать о своем новом назначении? Золотарю и всем прочим, над кем минуту назад стал начальником, или Нюське?

Эх, Нюська, Нюська… И за каким чертом сюда тебя принесло?..

Нет, Опанас Шапочник — службист, что для него какая-то бабенка, желающая притулиться под его крылышком?

И он уверенно и без спешки зашагал к тому дому, где размещалась полиция. Еще издали увидел дежурного полицая, беспечно сидевшего на перилах крыльца и от безделья кромсавшего ножом какую-то палку. Непорядок? Да еще какой. Может ли он Опанас Шапочник, равнодушно пройти мимо такого вопиющего нарушения устава? Ни в жизнь! Поэтому, поднявшись на крыльцо и остановившись рядом с полицейским, он строго спросил:

— Как твоя фамилия?

— Шагай себе, шагай, пока не препятствую, — беззлобно огрызнулся тот.

Только за последнюю неделю Василию Ивановичу выпало пережить такое, что другого человека запросто сломить могло. Его нервы давно требовали разрядки действием. И он, не ожидавший, что окажется способным на такое, размахнулся и со всего плеча заехал полицаю в ухо. Может быть, распалившись, ударил бы и еще раз, но тот опрокинулся. Это произошло столь неожиданно, что Василий Иванович даже опешил, когда у его лица вдруг мелькнули ноги полицая. Но машинально отметил, что сапоги были хромовые.

Оказавшись на земле, полицай не торопился встать, чувствовалось, он мучительно думает: стерпеть оплеуху или выстрелить? Пальнуть, конечно, проще простого, только… Да разве без чьего-то приказа простой полицай из каких-то Слепышей осмелится на такое?

Кто знает, какое решение избрал бы полицейский, но тут Василий Иванович раскричался: дескать, сгною в подвале, дескать, расстреляю, если еще хоть раз обнаружу подобную преступную халатность.

Так орать могло только большое начальство, и полицай вскочил и вытянулся, снизу вверх глядя на беснующегося на крыльце Шапочника, который еще вчера был предметом всеобщих насмешек.