Костры партизанские. Книга 2

— Напрасно изволите беспокоиться сами и людей дергаете. Такое у нас почти каждую ночь случается. Даже господин комендант приказали теперь его по таким пустякам не тревожить… А вы спрашивали, как мы сутки планируем… Ночь вздрагиваем, а днем отсыпаемся или в какой карательной акции участвуем.

Откровенность Золотаря — единственная радость за весь день. И невольно подумалось, что, возможно, эти сожженные машины — работа Виктора с Афоней: они мастера на подобные штучки.

Так подумал Василий Иванович, но радости своей ни словом, ни жестом не выдал.

Потом, и вовсе под утро, доложили, что в деревне Куцевичи по неизвестной пока причине возник пожар, во время которого сгорел дом старосты. Со всеми надворными постройками и живностью.

Снова молча хрустел пальцами Золотарь, а Василий Иванович, в душе ликуя, приказал и туда выслать группу: чем больше будут издерганы полицаи, тем лучше.

Солнечные лучи уже ласкались к высоким белым ниточкам облаков, когда новый начальник полиции в сопровождении Генки все же пошел домой, не к свояку деда Евдокима, а в собственный пятистенок. Уже у самого дома, когда стал прекрасно виден полицай, дежуривший у крыльца, Генка сказал вполголоса:

— Я, конечно, человек маленький, в политике, можно сказать, совсем не разбираюсь… Однако осмелюсь заметить, если будет на то ваше желание, смогу сварганить бабу и помоложе…

Смолчал Василий Иванович, будто не услышал. Потому смолчал, что не хотел даже малюсенькой ясности вносить в сумятицу мыслей своего телохранителя.

5

Не счесть, сколько раз Виктор с Афоней уходили в ночь, чтобы хоть как-то насолить фашистам. И всегда Виктор был старшим. И никогда власть не казалась ему обременительной. Больше того, случалось, подумывал, что, сложись подходящая обстановка, — и со взводом управился бы. Может быть, и с ротой. Теперь же, оказавшись на островке среди болота, Виктор почувствовал, что быть старшим над всеми этими людьми непосильно ему. Прежде всего потому, что, признав его главным здесь, к нему шли все, кому надо было или просто хотелось, шли с самыми разнообразными вопросами. И если Афоня с Авдотьей требовали немедленно организовать боевую операцию, да такую, чтобы Зигель в Степанково всю ночь икал, то Груня и другие женщины донимали сугубо житейскими, но, пожалуй, еще более сложными вопросами: как жить-то будем, чем питаться станем, когда поедим все, что с собой притащили?

Именно эти дни, когда он волею случая оказался старшим над всеми, кто недавно жил в Слепышах, на очень многое заставили взглянуть иначе. Теперь Виктор понял, что людьми командовать — не просто приказы отдавать, мол, ты туда сбегай, а ты это сделай; именно в одну из таких бессонных ночей он вдруг вспомнил разговор отца с его старинным другом, который был каким-то начальником над учителями школ города.

— Как погляжу, подраспустились вы все! Уже успели забыть, что в гражданскую войну, бывало, командир бросал вам одно слово: «Приказываю!» — и вы из кожи вон лезли, чтобы тот приказ выполнить! — со злостью и большой внутренней болью сказал отцу тогда тот начальник.

Отец, помнится, с укором взглянул на него и ответил:

— Командир не просто приказывал. Он еще и делал все, что от него зависело, делал для того, чтобы тот приказ можно было выполнить.

Тогда Виктор понял лишь одно: отец был не согласен со своим начальником. В глубину же мысли, высказанной отцом, проник только сейчас.

Около недели крепился Виктор, никому не позволял взглянуть на то, что в душе у него творилось, а потом, отчаявшись, почти на животе вполз в низенький шалашик, который соорудили себе Афоня с Груней, и сказал:

— Ну вот что… И никакой я не лейтенант, а просто парень, и все. Потому и обязан сложить с себя командирскую должность.

Не со зла или обиды, а осознанно, понимая, что сейчас только так и можно, все о себе рассказал, без утайки.

С березы, которая печалилась на кромке болота, надсажалась кукушка, уверяя кого-то в том, что жить ему осталось еще больше ста лет, над самым ухом нудно звенели комары, готовясь к атаке, а они — Афоня с Груней и Виктор, — согнувшись в три погибели, молча сидели в шалашике и глядели на черную болотную воду, казавшуюся даже жесткой в своей неподвижности.

— А ты нормально командовал. Никогда бы не поверил, что гражданский на такое способен, — наконец сказал Афоня.

Что мог на это ответить Виктор? Напомнить все те случаи, когда был на волосок от разоблачения? Или начать оправдываться, ссылаясь на свою молодость и военную необходимость?

Еще с месяц назад, уличи его кто-то, он скорее всего поступил бы именно так. Но после нелепой гибели Клавы и двух мальчонок Авдотьи враз повзрослел он, вдруг понял, что в жизни слова — далеко не самое главное. А тут совсем недавно и Нюська внутреннего огня добавила. Уловила его, Виктора, когда рядом никого не было, и заявила таким тоном, словно самой главной здесь была.

— Я в Степанково сгуляю. Отпустишь или тайком убегать?

— Спятила? Или от жиру бесишься?