Костры Сентегира

И словно только сейчас поняла, о чём обмолвилась. Хотя — Сорди уже знал свою старшую напарницу достаточно хорошо, чтобы не верить во всякие непредумышленности.

У него тонкие черты лица. Мягкие, ковыльные волосы. Узкие плечи — заниматься силовыми видами спорта даже не пробуй, благодари Бога, что лопату в руках удерживаешь. И то — кисточкой расчищать куда ловчей выходит. Подгонять один к другому клочки да ошметки с античных помоек. Эксклюзивная, филигранная работа, все завидуют. Пальцы — будто зрячий глаз на каждом. Бедра и зад — как-то его сравнили со статуей Персея работы Бенвенуто, потом он отыскал изображение и понял всю силу издевательства. Персей — не юноша, скорее девица, хотя идеал гораздо более поздних времен. Не сдобный Ренессанс — суховатый югендштиль. Костяк рафинированный, мышцы практически отсутствуют — одни жилы. Даже ступни узкие, небольшие, а подъем высокий: найти добротную обувь было постоянной проблемой.

— Ты очень красив, — прервала паузу Кардинена.

Вода чуть спала или это ему показалось? Течение по-прежнему обвивало ему щиколотки своим арканом.

— Разве такое нужно мужчине?

— Да и женщине подобное лишь в тягость.

— Вот не знаю… то есть — ты разрешаешь мне говорить? Дело женщины — привлечь к себе иной пол. В том и прелесть, и ловушка, и погубление.

— Набор трюизмов. Хотя сила общих мест в том, что они общие. Обратная связь.

Теперь они вполне могли усесться рядом на глыбу.

— Лес уже кончил гореть — разлив больше не понадобится, — объяснила Карди. — Я же помню — на этом месте всегда был брод. Не считая весны, разумеется.

— Так вот, — продолжала она с необычно ровной интонацией. — Сказал «а», так будь любезен, говори и «б». Напросился — слушай.

— Ты вообще-то понимаешь, что женщина неспроста оказывается на мужской работе?

— Ну, конечно, есть и дагомейские амазонки, единственный достоверный случай женской армии, и индийская элитная гвардия раджей, состоящая из крутых дам. Русские эскадроны смерти. Времена, конечно, давние, но не такие уже. Да и в мое время фактически… разведчицы всякие. Радистки Кэт.

— Широкие у тебя взгляды. Тогда подберёмся с иного конца. Как ты полагаешь, я вполне отвечаю заявленному назначению? Ну, типа «баба-мужик», как твоя мама в детстве говаривала?

— Откуда ты знаешь?

— Я хороший лингвист и специалист по говорам. Устраивает объяснение?

Сорди подумал, что это ей подсказала либо здешняя разумная земля, либо память о прошлом бытовании.

И впервые посмотрел на Кардинену открыто, Непредвзято. Не оскорбляя даже тенью желания.

Она не такая, как ему показалось тогда, в подземной купальне. Да, телосложение вечной девушки, что стоит на самом пороге расцвета. Сухие мускулы без капли жира. Ключицы идеального фехтовальщика — ровные, длинные, как стрела. Лицо из тех, что напыщенно именуют иконописными — строгое, бесполое. И всё же…

Создаётся впечатление, что она систематически и с невероятным упорством приглушает, гасит свою женственность. Нет, не перегибом в сторону мужского начала — нисколько. Желая показаться просто человеком: формулировка из «Левой руки Тьмы» годится на все времена.

А теперь маскировка спала. И вовсе не вместе с одеждой, что стала привычна, как вторая кожа. С тем, что въедается в саму кожу, мясо и кости.

Клинок вышел из ножен и повернулся иной гранью.

Ярко-синие глаза на пол-лица. На самом деле они не такие большие и не такие васильковые — в глубине прячется отсвет грозовой тучи. Алые губы изысканной формы и цвета — такие сравнивают с розой, которой заперт смех, и с луком Амура, и брови такие, тонкие, «союзные», как у восточной пери, тоже с ним сравнивают. Шрам почти не виден — к Сорди повёрнута другая сторона, а он не спешит изменить положение. И невероятная грация всех до единого движений вплоть до мельчайших. Будто нет веса, нет привязанности тела к земле. И всё же эта плоть — отнюдь не облако, гонимое ветром. Плоть — от слова «плотная».

— Что — перед тобой очередное чудо?

— Говорят, великая Мэрилин такое умела: мгновенно перевоплощаться в саму женственность. Нет, Не знаю, что сказать. Я не умею смотреть на тебя глазами мужчины.

Она рассмеялась — но какой это был смех, какой голос! То же, что поразило его в первую встречу — только это серебро было очищено от черноты.

— Ты смотришь. Этого довольно.

И почти без перерыва:

— В Динане никогда не было особой разницы между тем, как воспитывали сыновей и дочерей, а я была сиротой. Соломенной: маму от меня забрали как политическую преступницу. В смысле — жену казненного за политику. А вместо детдома была эстафета добрых рук. У нас эти орфаны не приживались: слишком большая ценность — любое дитя.