Костры Сентегира

— Не надо, — ответила Кардинена. — Уж отвечать, так по самому большому счёту, как сказала бы некая госпожа Стемма.

— Кто это? — громким шёпотом спросил Маллор.

— Героиня новеллы Конрада Мейера «Судья», — объяснил ему сосед. — Отравила мужа, спасая своего незаконнорожденного ребёнка. Потом это стало всем боком — его сын от первой жены в ту её девочку не по-братски влюбился. Признаться ей пришлось, чтобы ему не гореть на костре за кровосмесительство.

Рыцарь поморщился:

— И это при тогдашней вольности нравов. Да, вспомнил я…

Он прервался и поднёс руку к губам, будто бы желая удержать еще не произнесенные, но уже понятые всеми слова.

— Вспомнил ту девушку, гибелью которой был оплачен мой вход в Оддисену, не так ли? — почти по слогам произнесла Кардинена. — Хорошо, пусть бросят на весы и это.

— Но уж тех воинов, что погибли от недостаточной компетентности командира, мы присчитывать не станем, — добавил Керг.

Во время беседы, приобретавшей всё более напряженный характер, Сорди с беспокойством поглядывал на свою старшую: те, кого она вызвала, — или, возможно, кто сам вышел на её след, — были бесплотны, но мощь их от того не страдала. Что же до неё самой — хотя ни её осанка, ни голос не давали повода усомниться в том, что она по-прежнему бодра, он с недавних пор мог становиться частью этой женщины, более того — брать её умение и силу. И теперь чувствовал, что этой силы фатально не хватает ни на что.

Кроме того, Сорди ощущал вокруг них обоих как бы облако иных мыслей: нельзя сказать — чужих, ибо они не были вовсе враждебны, не казались эти плотные светящиеся сгустки также и отблеском чего-то высшего по отношению к ним обоим. Это было нечто, в потенции могущее прийти к нему словами или легко читаемым импульсом.

— Я прошу снисхождения для нас обоих, — почти неожиданно для себя обратился он к Двенадцати. — Даже тем, чья вина бесспорна, разрешается сидеть во время суда. Кто вы — отражения в зеркале или призраки, но ведь есть у вас и разум, и сострадание, и…

— Чела, — рука Кардинены стиснула его запястье с такой силой и болью, что он вынужден был прервать фразу. Чьи были эта сила и боль — его или её самой?

— Мы можем подать сюда хоть кресла, хоть целую оттоманку, — ответил ему Имран. — Только мы вот прямо сейчас кончаем… прости, заканчиваем обсуждение твоей подопечной. А во время чтения приговора всё равно понадобится ее поднимать.

«Истинная Сила приходит на стыке жизни и смерти, ученик. Разве ты не испытывал подобного дважды, трижды, несколько часов назад и в самый первый миг осознания? Не становись поперёк».

Это пришло к нему от Кардинены, пока Глашатай произносил одно своё «Мы». Когда же на губах Имрана ещё звучало «поднимать», Сорди уже ответил ей:

«То, что во мне любит, — женское и обращено на мужчин и юношей. То, что защищает, — мужское и прикрывает собой любую женщину в любом из миров».

— Мы решили меж собой, — после небольшой паузы сказал Юрист, — что в отношении высокой ины Та-Эль Кардинены будет соблюдён обычный ритуал. Однако против нее встанут не один и не двое противников, а все двенадцать. Мы все умеем владеть своим оружием. Если она устоит — поднимется на высшую в Динане ступень Магистра по праву. Если падёт, это право будет подтверждено, хотя и не реализовано на этой земле. Клинок вы можете оставить тот, что при вас, ина, — на него не предъявляют права собственности.

— Пока, — тихонько фыркнула Карди в перерыве между двумя его словами. И еще: «Чела, хоть сейчас мне не мешай. Я тебе не «женщина», а существо с большой придурью».

— Принимаю без обжалования. Поединок произойдет сейчас?

Сорди отбросил от себя ее руку, уже готовящуюся снова вцепиться в его рукав, и громко спросил:

— Это ордалия? Суд Божий?

— Да, — ответил ему кто-то.

— Подсудимый был вправе выставить вместо себя другого бойца. Я так думаю, ина Та-Эль слишком горда для такого. Поэтому говорю за себя сам. Пусть я буду таким бойцом. Пусть мне достанутся те, кого я сумею победить, а ей — прочие.

Вынул «змеиную» саблю и протянул перед собой — ножны отлетели как бы сами.

Двенадцать переглянулись под гневным взором Кардинены.

— Одного прошу, если согласитесь, — добавил он. — Не ставьте против меня прекрасную ину Эррант и почтеннейшую ину Диамис, потому что против них я не смогу сражаться.

Окончание напыщенной речи покрыл дружный хохот.

— Малыш, да Эррант ведь танцовщица, она тебя не то что одной правой рукой — одной левой ножкой уложит. В грациозном пируэте, — объяснила, чуть отдышавшись, Кардинена. — А насчёт фехтования разве не объясняли тебе, что база там одна с танцами, нет? И мой диамант драгоценный — она же за супругом своим во все экспедиции ходила. Верхом по горам и пустыням. Отбивалась от этих, как его… хунхузов и французов. Пистоль в руке, верный крис за поясом. Малайский.

— А ведь он по сути прав. Ибо мастер нередко предлагает ищущему славы пришельцу сразиться с его учеником, — донёсся до их ушей спокойный голос Даниэля. — Мы можем спокойно пойти им навстречу.

— Кому это — им, Монах, — попыталась возразить Кардинена. — Я…