Кот и крысы

Представление она вспоминала по-всякому - иной раз крестясь, иной раз плюясь, иной раз и с хохотом. Графская режиссура была смехотворна, чем сильно порадовала публику - давно московские барыни так не веселились. Обученные графом актеры изображали благородные страсти пакостно и сами это понимали. Словом, трагедия с треском провалилась. А вскоре обнаружилась в городе чума.

Театр был закрыт целый год, иные актеры успели убежать, иные застряли в столице. Госпожу Тарантееву увез любовник, средней руки помещик, но не в усадьбу, где пряталось от чумы его многочисленное семейство, а поселил у соседа, куда и повадился наезжать в гости. Дозналась жена, вышел скандал. О подробностях актриса умалчивала.

Дунька все недоумевала, для чего было связываться с таким любовником, но Марфа объяснила: у всякой бабы наступает возраст, когда выбирать не приходится. А госпожа Тарантеева и впрямь была не так уж молода - она оказалась на сцене еще в 1757 году, и это был университетский театр, что давал представления на Воскресенской площади. Попала она туда удивительным образом - по объявлению. Поскольку сочли нелепым, чтобы юноши играли героинь и субреток, нигде в Европе так более не развлекали публику, то университетское начальство додумалось дать в «Московских ведомостях» объявление: «Женщинам и девицам, имеющим способности и желание представлять театральные действия, также петь и обучать тому других, явиться в канцелярии Московского университета». Семнадцатилетняя Малаша, тогда еще не Тарантеева, а Жукова, славилась звонким и переливчатым голосом, добрые люди прочитали ей объявление, а сосед-аптекарь надел парадный кафтан и за руку отвел ее в канцелярию.

Сперва представления давались только на святки и на Масленицу, потом студенты вздумали всерьез изучать театральные художества и создавать настоящий публичный городской театр. Он получил название «Российского театра» и начал давать представления в выстроенном итальянцем Локателли Оперном доме на Красных прудах. Место было крайне неудачное - самая окраина. Чуть ли не десять лет спустя театр перебрался в дом Воронцова, что на Знаменке, да там и остался.

Все эти годы Малаша Жукова, успев стать Тарантеевой, играла не столько драматических героинь, сколько бойких молодых девиц и дам в Мольеровых пьесах. Бойкость эта перешла в ее собственный характер и послужила причиной многой суеты вокруг хорошенькой актрисы. Вот только чума ее, сведя на целый год со сцены, крепко испугала - Маланья Григорьевна поняла, что пора бы остепениться, потому что театр-то, оказывается, не вечен.

Дунька попала к ней, когда она, вернувшись в Москву после чумы, тут же обзавелась новым поклонником, причем выбирала постарше, чтобы видел в ней прежнюю бойкую девочку и ценил за это. В театре меж тем продолжал вести сражения Сумароков - он подал государыне проект об учреждении московского государственного театра, во главе которого драматург желал поставить самого себя. В то же время бывший семинарист Нарыков, уже известный в театре под прозванием Дмитревский, добивался того же для себя. Третьим соискателем был итальянский антрепренер Гроти. Интриги забурлили бешеным кипятком!

Госпожа Тарантеева после чумного поста провалилась в эти бурные страсти с головой, и Дунька только диву давалась да взмокала от суеты - к одному сбегай с записочкой, от другого принеси письмецо, третьего впусти черным ходом, чтобы не видел четвертый, пятому подай из окна знак, а шестого запри до ночи в своей горенке, да знай не перепутай!

Кончилось же сие не хуже, чем во французской комедии. Дунька, переодетая в платье госпожи Тарантеевой и соответственно причесанная и размалеванная, надвинув шляпу так, чтобы тень падала на лицо, в ее карете отправилась по лавкам, чтобы все видели и могли подтвердить - актриса безгрешно болталась по Москве и тратила деньги. Сама же Маланья Григорьевна отправилась на некое тайное совещание чьих-то непонятных сторонников, где рассчитывала встретиться с молодым своим любовником и после увезти его домой. Однако покровитель по какому-то несуразному выверту Фортуны встретил им же подаренную карету неподалеку от Ильинки и, имея на то полное право, пересел туда из своей. Дунька сидела ни жива ни мертва, онемев от ужаса, отворачиваясь к окошку. Но испуг длился недолго - актрисиному покровителю взбрели на ум амурные забавы, и тут уж она, обрадовавшись, что может занять мужчину делом, а не вести с ним светские беседы, все необходимое тут же в карете ему и предоставила.