Кот ушел, а улыбка осталась

Пришел домой, спать, конечно, не могу. Ровно в 9.00 позвонил Паша и дал мне телефон Широкого. Позвонил, объяснил, что киношники сегодня нищие, второй месяц без зарплаты сидим. Широкий сказал, что сочувствует, но от него к нам никто не приходил. Скорее всего, это студенты прикалываются. Там МГУ рядом.

— Снимайте спокойно.

— Как спокойно? А если взорвут?

— Не взорвут. Я пришлю пацанов, они решат все проблемы, если что.

Позвонил Баеву, рассказал о разговоре с Широким. Баев не успокоился, когда я приехал на съемку, он мне сообщил, что попросил помощь милиции и сейчас здесь от СОБРа десять человек.

— А где они?

— Не знаю, где-то здесь, они в штатском.

Начали снимать. Триста человек массовки. Среди них замечаю молодых людей спортивного вида. Явно не наши. А кто они? Может быть, это милиция, может быть, люди Широкого, может быть, это те, кто собирается нас взорвать. Дикое напряжение. Жду. Должен же кто-то подойти и спросить, принес я деньги или нет. Никто не подходит. Понял, что снимать дальше не могу. Остановил съемку.

— Быстро эвакуируй людей! — сказал я Даниялову. — Нет гарантии, что не взорвут.

— Георгий Николаевич, сработал СОБР, задержали рэкетиров, — сказал Даниялов.

— Чего ж вы молчите?

— Не хотели вас отвлекать. Они наверху, в комнате милиции.

— А вдруг это те, которые пришли нас защищать?

— Надо Юлика позвать, он видел.

И мы с Данияловым и Гусманом поднялись наверх. Там, в комнате милиции, сидели трое парней в наручниках.

— Говорят, что пришли сниматься, а талонов у них нет. И бригадиры массовки их не знают, — сказал командир СОБРа.

— Мы опоздали, не успели зарегистрироваться, — сказал небритый парень.

— Того здесь нет, — тихо сказал Гусман.

— Ладно, я знаю, кого надо спросить, — сказал я. Вышел на улицу, подошел к киоску возле метро.

Там ночью торговал сигаретами Лука, парнишка лет семнадцати, когда я выходил покурить, беседовал с ним о жизни и искусстве. (Лука собирался поступать во ВГИК.)

— Лука, ты людей Широкого знаешь? — спросил я его.

— Все может быть. А что?

Я ему все объяснил. Он сказал:

— Если это пацаны Широкого, скажу: «никого не знаю», а если незнакомые, скажу: «первый раз вижу».

Когда пришли в комнату милиции, небритый парень поприветствовал Луку:

— Привет, бизнесмен, как жизнь?

— Георгий Николаевич, этих я не знаю, — сказал Лука.

— Извини, Лука, обознался, — улыбнулся небритый.

Задержанных отпустили. Мы перед ними извинились и поблагодарили.

— А дальше что? Есть гарантия, что не взорвут? — спросил я командира СОБРа.

— Мы проверили, все чисто, взрывчатки точно нет. Людей тоже всех проверили, бригадиры подтвердили, что чужих нет. Снимайте спокойно, а мы будем присматривать.

Между прочим. В тот день у меня был первый сердечный приступ. Но, к сожалению, не последний.

На следующую ночь во время съемки ко мне подошел круглолицый, румяный, улыбчивый, сильно пьяный человек лет сорока и спросил:

— Георгий, хочешь, гопака станцую?! — Он запел и заплясал. — Подходит? Сними меня.

— Домой иди.

— Успеется. Лезгинку смотри!

Он начал танцевать лезгинку.

— Все, все, иди домой.

— Подожди, чечеточку посмотри, — он запел «Яблочко» и начал отбивать чечетку.

Я повернулся к старшему лейтенанту милиции.

— Почему пьяные на площадке?

— А откуда мне знать, что это не актер? — возразил лейтенант.

— Актер не актер, пьяных без всяких разговоров удаляйте с площадки!

— Сейчас сделаем.

Два милиционера подхватили танцора под мышки и потащили к эскалатору. Перед ними расступались дамы в декольте, мужчины во фраках, клоуны, священники, манекенщицы, цыгане, девочки-барабанщицы. А танцор громко пел: «Мама, мама, что я буду делать? Мама, мама, как я буду жить?..»

А потом задержали и меня. Было это так. Среди гостей любой презентации должны быть представители творческой интеллигенции. Этих представителей играли Юра Рост, Саша Адабашьян и я. И, как всегда это бывает, первым из гостей в лоскуты надрался представитель интеллигенции. Этого представителя играл я. Пьяный интеллигент начал буянить, а другой интеллигент, которого играл Юра Рост, должен был его утаскивать. Пока ставили свет, мы пошли репетировать на лестницу в конце зала. Я что-то выкрикиваю, размахиваю руками, а Юра тащит меня вверх по лестнице. Тут же два милиционера подбежали к нам, оттеснили Юру, подхватили меня под руки и потащили.

— Ребята, это режиссер! Он здесь самый главный, — крикнул Юра.

— А нам это без разницы! Он пьяный, а у нас приказ! — и, не останавливаясь, потащили меня дальше.

Милиционеры меня тащат, а я думаю: «...вот и хорошо, сейчас покурю в обезьяннике...»

Но до обезьянника меня не донесли. Юра Рост позвал старшего лейтенанта, меня освободили, и я был вынужден вернуться на площадку.

Между прочим. Когда писали «презентацию» и позже, когда снимали, у нас было сомнение — не перебор ли это? Оказалось, нет. Во время монтажа Лена Тараскина (она была монтажером на этом фильме) утром сказала:

— Плохие новости, Георгий Николаевич, нас опередили.