Котовский

— Напрасно… время тратите… — сквозь зубы, корчась от боли, говорил Васька. — Мое дело конченое, угодили в живот, а я как нарочно… здорово поел перед боем…

Сделав перевязку и распорядившись, чтобы Ваську отправили в санчасть, Ольга Петровна поехала дальше.

Вот встретила она Орлика. Его вели на поводу. Он медленно переступал с ноги на ногу. Его шея и голова были изранены шрапнелью.

Это было страшное зрелище: боевой конь не нес своего хозяина, и Ольга Петровна уже готовилась услышать самую страшную весть.

— Где командир? — спросила она бойцов.

— Долго не уходил. Уж как мы его просили! А потом увезли его в Катербург санитары батареи.

Ольга Петровна взглянула на них как на чудесных вестников: значит, жив!

Приехали в Катербург. Часовые. Ольгу Петровну сразу же провели к Котовскому. Он лежал в топленной по-черному хате, возле него коптил сальный фитилек. Он был в очень плохом состоянии.

Ольга Петровна прежде всего проверила его пульс. Котовский слабо улыбнулся:

— Я знал, что ты приедешь, хотя и не велел тебе говорить.

С большим трудом Ольга Петровна уговорила его отправиться в санчасть, в местечко Ямполь.

Медленно двигалась повозка. Котовский потерял сознание. Вот и санчасть. Выбежали санитары. Молча подняли носилки. В открытую дверь видны были встревоженные, озабоченные лица.

В тот же день Ольга Петровна повезла Котовского в Одессу, передав своим помощникам все дела.

— Котовский?! — единственное, что спрашивали коменданты станций. Железнодорожники, не дожидаясь распоряжений начальства, бросались в депо. Там тоже долго не расспрашивали. Произносилось только одно слово: «Котовский». Дежурный по станции предупреждал по телефону об отправке экстренного паровоза с прицепленным к нему вагоном, и паровоз мчался. Нигде не задерживали его.

Промелькнули Вапнярка, Бирзула, Раздельная… Ольга Петровна не видела их. Она не отходила от мужа. Он иногда приходил в сознание, спрашивал:

— Взят Кременец? Жив Орлик? Какое сегодня число? Шестнадцатое июля? Сообщи срочно: мой заместитель — Ульрих!..

10

В Одессе к приезду Котовского была приготовлена дача на Французском бульваре. Самая лучшая, какую только нашли. Из окна открывался широкий вид на море. Веранда выходила в сад. На клумбах цвели розы и гладиолусы. Тенистый сад благоухал.

Котовский лежал прикованный к постели. Врачи собирались вокруг него и затем устраивали консилиумы. Медицинские светила высказывали опасения, не отразится ли контузия на психическом состоянии больного, говорили также о возможной глухоте, указывалась необходимость длительного лечения, клинических наблюдений. В конечном счете приходили к выводу, что надо уповать на могучее здоровье пациента, на то, что с болезнью он справится сам.

Ольга Петровна дежурила возле Григория Ивановича бессменно. Пришли девушки-комсомолки:

— Нужно чем-нибудь помочь?

И очень радовались, если Ольга Петровна давала им поручение: посылала в аптеку за лекарством или просила что-нибудь купить.

Столько солнца было в Одессе, столько воздуха в просторной даче, в благоуханном саду! И такой целительный запах моря долетал с ветром!

Котовский стал поправляться. Выбирался на веранду, садился в плетеное кресло. Солнце доверху наполняло веранду сверкающими потоками. Стекла на веранде были разноцветными, и на полу, на стенах, на коленях Котовского, на скатерти переливались все цвета: зеленый, желтый, оранжевый, сочно-вишневый.

Котовский закрывал глаза. И тотчас возникали выстрелы, крики «ура», поля сражений… В конном строю идут полки. Вперед!

Каких жертв стоит война! Леонтий… Сколько с ним пройдено дорог! И ведь он спас ему жизнь там, в степи, в холодную ночь… Он отыскал, он, Леонтий! Он приносил передачи в тюрьму, помог совершить побег непритязательный, молчаливый, верный друг! Славные ребята у него — девочка и мальчик. И хорошая жена. Как они там? Ждут, наверное?..

И стояло перед Котовским лицо Леонтия. И скорбь ложилась на лицо командира.

Мучительные видения преследуют Котовского. И такая тяжесть в голове!

«Это, вероятно, потому, что давно не делаю гимнастику», — думает Котовский.

И вдруг опять острой болью свежая, незажившая рана: неужели нет Няги?! Этого нельзя представить! Неужели он никогда больше не улыбнется, сверкая белыми зубами, не скажет: «Ну и жара! Можно баранину жарить, честное слово!».

Сияет одесское солнце. Пахнет морем. Чья это дача? Вероятно, какого-нибудь Инбер или Родоканаки… или Маразли… Сгинули все, как дурной сон!

Без жертв нельзя. Невозможно. Макаренко, Няга, Христофоров, Леонтий… Жанна, Иван Федорович Ласточкин, Кузьма Иванович Гуща… и тысячи, тысячи славных героев!.. Оценят ли грядущие поколения эти жертвы? Товарищи молодые люди! Ведь вы не пройдете равнодушно мимо могилы маленькой Жанны? Жизнерадостный Михаил Няга — он для вас, только для вас пожертвовал собой, чтобы вам лучше жилось на свете! Стало ли вам лучше? Счастливы ли вы?

— Тебе вредно так долго сидеть на солнце, — говорит жена Ольга Петровна, врач Ольга Петровна, и уводит Котовского в прохладные комнаты.

Как только Григорий Иванович поднялся с постели, появились посетители.