Коварный искуситель

– Почему, если это правда? – Она немного помолчала. – Люблю, и уже давно, только не хотела в этом признаваться, потому что боялась: вдруг ты меня отвергнешь, – а потом, когда думала, что ты меня предал…

Он провел пальцем по ее щеке.

– Прости, любимая.

Белла покачала головой.

– Это все в прошлом. Важно, что будет теперь. Тебя трудно любить, Лахлан Макруайри, но я не сомневаюсь, что справлюсь с этой задачей.

– Наверное, мы будем ссориться.

– Да, вполне вероятно.

– У меня ведь скверный характер!

– Я заметила!

– Я порой бываю чертовым сукиным сыном: могу наговорить всяких обидных гадостей.

Белла рассмеялась:

– Пытаешься меня запугать?

– А это возможно?

– Нет, конечно, так что не старайся: ничего не выйдет! Я уже знаю все твои недостатки.

Лахлан нахмурился.

– Кто сказал, что это недостатки?

Белла рассмеялась и, протянув руку, накрутила на палец темную прядь, упавшую на лоб. Как же он хорош! Может ли случиться такое, что ей надоест на него смотреть? Их взгляды встретились, и тут уже стало не до шуток. Внезапно воздух между ними словно воспламенился.

– Я надеялась, что ты попытаешься меня убедить, – сказала она срывающимся голосом, и Лахлан воспринял ее слова как приказ.

Поцелуй был так нежен и сладок, что у нее перехватило дыхание.

Он оторвался от ее губ и прошептал:

– А что дальше? Мне никогда раньше не приходилось выражать свои чувства.

Она могла бы его подразнить, но видела, как это для него важно: Лахлан хотел все делать правильно. Только вот незадача: Белла знала плотскую страсть, но понятия не имела о любви и нежности.

Чувство к Лахлану позволило по-новому взглянуть на события своей жизни и понять, что их можно оставить в прошлом, забыть о них. Бьюкена, этого зверя в человечьем обличье, больше нет. Теперь он даже гнева не вызывал – только жалость. Он так страстно ее хотел, что это превратилось в одержимость. Оглядываясь назад, Белла ясно видела, что ее брак не задался с самого начала: муж хотел добиться ответного чувства, а его не было, и это вызывало гнев и заставляло его применять силу. Так их обоих затянуло в порочный круг, откуда ни ему, ни ей было уже не выбраться. Оба были слишком упрямы, чтобы признать поражение.

– Я робею как мальчишка, – признался Лахлан.

– И я тоже, словно это мое первое свидание.

Белла чувствовала, что готова расплакаться от счастья. Ей не верилось – неужели это происходит на самом деле? Неужели и ее жизнь может быть прекрасной? Глубоко в душе сидел страх: что если все это окажется лишь сном и в любой момент, когда ее разбудят, исчезнет?

Его губы опять завладели ее ртом, и она почувствовала, как по телу бегут живительные токи. Какие еще нужны доказательства? Белла обняла любимого, провела ладонью по волосам – таким мягким и шелковистым для грозного воина – и с радостью ответила на поцелуи: приоткрыла губы, принимая долгие, чувственные ласки его языка. По телу разлилось восхитительное тепло. Никогда еще она не чувствовала себя такой защищенной, такой безмятежной и такой любимой.

Для человека, который делал это впервые, Лахлан справлялся просто изумительно: не торопился, дразнил, пробовал на вкус, высекал страсть, искру за искрой, лаской языка, прикосновением ладони. Тихий стон удовольствия щекотал ухо Беллы.

Потом Лахлан медленно уложил ее на землю, и плед, которым она укутывала плечи, стал одеялом.

Он поднял голову:

– Тебе не холодно? Я набрал хворосту для костра. Подожди минуту…

– Не нужно никакого костра.

Белла сунула руки ему под рубашку, наслаждаясь теплом его кожи. От Лахлана исходил такой жар, что хватало на них обоих. Ладонь ее прошлась по упругой плоскости его живота, и мышцы его мгновенно напряглись в ответ.

– Ты же меня согреешь?

– Но ведь одежда будет мешать.

В его словах было столько обещания: обнаженные, плоть к плоти, кожа к коже, – что Белла уже сгорала в сладостном предвкушении.

Лахлан начал раздеваться. Может, ей отвернуться? Ведь, наверное, не полагается проявлять такой интерес к мужскому телу. Впрочем, она давно уже не девица, так что можно смотреть во все глаза, затаив дыхание. Один предмет одежды снимался за другим, и вскоре ее жадному взору предстало роскошное мужское тело. Сапоги, оружие, плед, кожаный акетон, кольчужные чулки и рубаха были свалены в кучу на полу. Когда его руки взялись за завязки штанов, у нее пересохло во рту, а когда глазам предстало твердое свидетельство мужской силы, она медленно сглотнула слюну. Было темно, но не настолько, чтобы не оценить размер и не вспомнить, как это чувствовалось во рту…

– Если будешь так на меня глазеть, долго мне не продержаться, – заметил Лахлан, сбросив штаны и отправив их в кучу одежды.

Обнаженный и возбужденный, во всем своем мускулистом совершенстве, он был великолепен. Белла так ему и сказала, а он в ответ ее поцеловал. Она чувствовала, как его пальцы дергают завязки ее рубашки и штанов: в путешествие она опять нарядилась в мужской костюм. Пальцы Лахлана щекотали ее кожу, помогая освободиться от одежды, но губы и язык не давали ни минуты передышки, поэтому она поняла, что совершенно обнажена, только тогда, когда Лахлан оторвался от ее губ.