Коварный искуситель

Мыслями он был в одной из трех палаток, что стояли у него за спиной. К несчастью, его снедало не одно лишь вожделение. Он сердито вскочил с бревна, на котором сидел, и двинулся в обход периметра. Движение – вот что ему сейчас необходимо.

Сколько ни нагружал себя работой, пытался охладиться посредством озерной воды или – черт! – найти утешение у других женщин, ничего не помогало!

Вот, к примеру, ее кузина Маргарет: милая, невинная и бесхитростная. Такая никогда не доставит неприятностей. Глядя на нее, меньше всего он думал о том, чтобы затащить в постель. Ее личико было безмятежным, как у ангела, и у него не возникало искушения. Кровь не вскипала, тело не обмирало, настроение не прыгало, и было плевать на аромат дурацкого цветочного мыла, которым пахло от девицы сегодня утром. Ему и в голову не приходило, что он способен отличить лаванду от розы.

Маргарет могла целый день болтать с Маккеем или Гордоном, а ему было совершенно безразлично: мысли не путались, дыхание не сбивалось, руки не дрожали, как у юнца со своей первой женщиной.

С такой, как Маргарет, он бы никогда не терял самообладания и – видит Бог! – не знал, что такое ревность. По сравнению с гордой, смелой и яркой Беллой, которая, казалось, не упустит случая взбрыкнуть, Маргарет была милой, приятной девочкой, с которой нужно обращаться очень бережно… и умирать со скуки.

Лахлану было бы страшно даже прикоснуться к ней, такой робкой, точно котенок, не говоря уж о том, чтобы проделать те штуки, о которых он мечтал, едва взглянув на графиню.

Маргарет никогда не отважилась бы воевать во имя своих убеждений (пусть даже наивных), выполнять то, что полагала своим долгом, хотя и рисковала быть обвиненной в предательстве. Ей не достало бы сил воодушевить напуганных женщин и детей в таких условиях, когда в отчаяние впадали даже закаленные в боях воины.

Лахлан пробормотал ругательство, пробираясь между деревьями. Неудовлетворенное желание не давало ему покоя, но раздражало не только это. Он не сомневался, что здесь кроется что-то еще. И это что-то беспокоило по-настоящему.

Дьявол! Скорее бы вернутся на острова! Он, коренной островитянин, начинал сходить с ума, если приходилось торчать на суше, а здесь еще и эта женщина… Похоже, он и впрямь сошел с ума, если непрестанно думает о ней, хотя о женщинах позволительно думать только в спальне, иначе беда.

Лахлан постарался выбросить из головы посторонние мысли, сосредоточившись исключительно на задаче, которая перед ним стояла, и не торопясь обошел по кругу лагерь, а потом вернулся на свой пост среди деревьев в нескольких ярдах от палатки.

Лахлан сорвал стебелек чабреца, намереваясь пожевать, и уже устроился поудобнее, опершись о ствол дерева, когда услышал посторонний звук. Мгновение – и он снова был боевой машиной. Стебелек чабреца полетел в сторону. Чувства разом обострились, каждый мускул напрягся, готовый ринуться в бой. Взгляд метнулся в сторону озера, откуда донесся шорох, но сколько Лахлан ни всматривался, даже его по-звериному острое зрение дало осечку: темный лес казался непроницаемым.

Он медленно, крадучись, двинулся вперед, бесшумно, держась поближе к деревьям, буквально вынюхивая врага, соблюдая величайшую осторожность. Озеро лежало меж крутых холмов, отчего ему вспомнилась предыдущая засада.

Подобравшись ближе, он услышал шепот и нахмурился. Звуки доносились со стороны воды, а не с холма, где как раз и могла бы быть засада. Что-то мелькнуло среди черных теней. Всмотревшись внимательнее, он различил-таки две фигуры.

Ах ты, черт! Никакая это не засада, а две женщины, причем одна из них – графиня. Лахлан стиснул зубы. Воинственный запал сменился вспышкой злости. Кровь Христова, неужели им непонятно, как опасно разгуливать по ночам?

– Я не могла ждать, – услышал он голосок фигурки поменьше ростом. Насколько он мог разобрать, это Мэри, младшая сестра Брюса. – Мне пришлось пойти.

Графиня стояла подбоченившись, словно не верила словам девушки.

– Вам следовало меня разбудить. Очень опасно удаляться от лагеря ночью одной.

Тон ее голоса сразу напомнил Лахлану о матери, хотя он очень редко о ней вспоминал.

Они повернули прочь от берега озера в сторону лагеря, но вдруг остановились, застигнутые врасплох шумом, который донесся с вершины крутого холма.

У Лахлана похолодело внутри. Он крикнул, предупреждая об опасности, но было поздно: они, видимо, спугнули какое-то животное – вероятно, оленя, – и тот, вскочив на ноги, задел небольшой камешек. К несчастью, покатившись, тот задел другой, гораздо крупнее, и тот теперь летел вниз, прямо в Мэри Брюс, но девушка не замечала опасности.

Зато графиня была начеку: без промедления бросилась к девушке и толкнула вперед за мгновение до того, как камень ударился о землю как раз у нее за спиной.

Лахлан бросился к ней со всех ног, но не успел: Белла полетела вперед, споткнулась и упала. Раздался глухой звук, от которого у него застыла кровь в жилах.

В следующий миг он был возле нее, осторожно приподнял за плечи и заглянул в лицо.

– Господи, Белла, как вы?