Коварный искуситель

Лахлан крепко стиснул зубы, собрав волю в кулак, но ощущение гладкой бархатистой мягкости ее кожи под ладонью едва не лишило его самообладания. Он едва сдержался, чтобы не погладить ногу, причем по всей длине, от кончиков пальцев до… А потом проделать то же самое губами. Одной мысли о том заманчивом местечке между ее ног было достаточно, чтобы в паху у него стало тесно.

Она вздрогнула под его рукой, и Лахлан едва не сошел с ума, ощутив реакцию на прикосновение. Не надо смотреть на нее! Если он увидит в ее глазах хотя бы намек на желание, то наверняка наделает глупостей.

На лбу выступил пот. Каждая мышца тела дрожала как натянутая струна. Взметнулись огненные языки желания, грозя сжечь последние нити, удерживавшие от рокового шага. «Уймись, – твердил он себе. – Она ранена, черт подери. Нужно соблюдать осторожность». Белла Макдуфф представляла для него опасность и может помешать выполнить задание, то есть доставить всех до места живыми. Шутка ли: две страны объявили на них охоту.

Лахлан держал в руках ступню Беллы и пытался привести в порядок мысли. Пусть внешне эта женщина и казалась сильной, но косточки у нее тонкие и хрупкие, как у птички. В жизни не видел он столь изящной ножки! Чуть побольше его ладони, с крошечными пальчиками, высоким подъемом и тонкой – хотя сейчас слегка распухшей – щиколоткой. Такую ножку могла бы иметь фея.

Ей больно, напомнил себе Лахлан. Нужно ощупать ногу, а не таращиться на нее. Кровь стучала в висках, пока он медленно касался пальцами лодыжки, легонько нажимая на распухшие ткани и радуясь, что вроде бы не причиняет ей особых страданий, потом слегка повернул ногу, чтобы убедиться, что не сломана. Похоже, ничего страшного, но несколько дней ей будет очень больно ходить, да и скакать самостоятельно она не сможет: кому-то придется посадить ее к себе в седло. Лахлан поджал губы: эта мысль ему почему-то не понравилась.

После того как осторожно опустил ее ногу в воду и спрятал руки за спину, у него было такое чувство, будто он пережил огромную опасность. Черт, уж лучше пройтись по горящим угольям, чем испытать такое!

Лахлан встал и, бросив взгляд на графиню, стал уверять себя, что в такой темноте ему только кажется, будто на ее щеках появился нежный румянец.

– Прежде чем идти в лагерь, нужно замотать ногу. Могу показать, если не знаете как.

– Сама справлюсь, – поспешно ответила Белла.

Ясно: не хочет, чтобы он к ней прикасался.

– А как ваши руки? – спросил он, подавив вспышку раздражения.

Она протянула руки ладонями вверх.

– Ничего страшного.

Ладони были расцарапаны, из ранок сочилась кровь, но леди, как истинная шотландка, предпочла не жаловаться.

– У Маккея есть бальзам. Смажьте ладони да замотайте тряпочкой. Или наденьте перчатки.

Белла кивнула, а Лахлан протянул руку и, чуть приподняв ее подбородок двумя пальцами, выругался себе под нос, а вслух сказал:

– У вас кровь на лице.

Она инстинктивно коснулась больного места, но лишь слегка поморщилась, хотя царапина была приличная, и Лахлан почувствовал восхищение, не менее сильное, чем вожделение.

Он нагнулся и хорошенько смочил в воде край своего пледа. Она попыталась возразить, но он не обратил внимания на ее протесты и принялся смывать грязь и кровь с ее лица.

Он был так близко, что заставило Беллу нервничать, и уловил слабый аромат, который исходил от ее кожи, – сегодня это были розы, чтоб им провалиться.

Он слышал ее учащенное дыхание, видел смятение в глазах, заметил и ручеек, который тек по шее прямо в раскрытый ворот сорочки, промокшей так, что облепила обе прекрасных груди: идеальной формы, упругие полные округлости с крупными, набухшими, как две спелые ягоды, сосками, которые так и просились в рот.

Вожделение обрушилось на него со всей мощью: выжигало изнутри, пожирало каждую клетку тела, его мускулы дрожали как натянутая тетива.

Белла вскрикнула, поспешно прикрываясь краем накидки:

– Не надо! Не смотрите на меня так!

Ее голос пробился к нему сквозь пьянящий туман желания, и Лахлан посмотрел ей в глаза.

– И что вы намерены сделать? Сорвать с меня одежду, будто я всего-навсего кусок плоти, созданный для удовольствия мужчины? – спросила Белла с горечью. – Опрокинуть меня на землю, взять, как шлюху, и сказать потом, что я сама напросилась? Что я это заслужила? – Обхватив груди ладонями, она дерзко подняла их ему навстречу. – Это все, на что я гожусь?

Лахлан тихо выругался, но не потому, что ему стало стыдно, – хотя, надо признаться, ее слова действительно его задели, – а из-за того, что ему вдруг открылось. Сразу все встало на свои места. Вот откуда эта настороженность. Вот почему она, чувствуя его страсть, сжималась как от боли.

Кровь Христова, что сделал с ней Бьюкен? Будь этот негодяй сейчас здесь…

Лахлан сжал кулаки.

– Да что такое он с вами сотворил?

Она жестко рассмеялась.