Ковбои и индейцы

Потом Эдди пришло в голову, что Марион станет просматривать «Сити лимитс» и заявится на одно из выступлений «Твердокаменных». Этого не случилось, но он стал еще более скрытным и боязливым. Выходя на улицу, непременно надевал черный вязаный шлем. Когда Клинт, Паук и Джейк выбирались в клубы Уэст-Энда, Эдди изобретал дурацкие оправдания, только чтобы остаться дома. Он выходил из дому все реже и реже, в магазин или чтобы посидеть одному в Брокуэлл-парке. А в конце концов стал появляться лишь на выступлениях, но и туда приходил последним, а по окончании немедленно уезжал на такси, словно какой-нибудь Элвис Пресли, который спешит в Грейсленд[56] к школьнице-подростку и двойному чизбургеру, — так определил эту его привычку Джейк. Эдди говорил всем, что пение требует от него огромной отдачи и после этого ему необходимо побыть одному. Некоторое время у ребят хватало такта не смеяться над ним.

Но однажды вечером Паук припер его к стенке. Выступление было назначено в «Гордости Эрина», и Эдди наотрез отказался туда идти. Дело в акустике, сказал он, акустика там паршивая. Паук заметил, что все это чушь собачья, «Твердокаменные» играли в таких местах, где акустика была не лучше, чем в железной бочке. Эдди в конце концов пошел на попятный и признался, что дело в Марион. Встречи с ней он не выдержит. Паук рассвирепел и объявил, что Эдди законченный параноик.

— Ну что такого может случиться, — спросил он, — даже если ты где-нибудь и встретишь ее? Она ведь тебя не кастрирует, верно?

Эдди сказал, что вовсе в этом не уверен.

— Знаешь, Эдди, — сказал Паук, — иногда мне кажется, в ваших отношениях есть кое-что, о чем ты не рассказываешь.

— Et tu[57], Паук? — сказал Эдди. — Слушай, отстань от меня, а?

И вот субботним вечером в конце августа Паук поставил Эдди ультиматум. Сказал, что больше так продолжаться не может, что из-за Эдди он сам чувствует себя на сцене виноватым и что все это его достало. Ему кажется, будто он живет в одной квартире с Чарлзом Мэнсоном[58]. Эдди должен либо взять себя в руки, либо убираться к чертовой матери.

— Я сегодня еду на кислотную тусовку, — сказал Паук. — Ты идешь со мной, Эдди, либо катишься отсюда ко всем чертям. Мне очень жаль, старик, но кто-то должен пнуть тебя под зад.

Они заспорили. За кого Паук, черт подери, себя принимает? — спросил Эдди.

— Когда мне понадобится твой совет, — сказал он, — я сам тебя спрошу.

Паук сказал, что у него от Эдди крыша едет.

— Не хочу давить на тебя, парень, — объявил он, — но если так будет продолжаться, Эдди, ты окажешься там, где у дверей нет ручек, и я вместе с тобой.

Кислотную вечеринку устраивали в цирковом шатре где-то возле Волшебной карусели (так Паук называл окружное шоссе М-25); нужно было позвонить по телефону в одиннадцать и уточнить подробности.

— Ты идешь со мной, Эдди! Либо мы идем вместе, — сказал Паук, — либо ты отсюда сваливаешь.

— Черта с два! — заорал Эдди. — Нечего мной командовать!

В машине Паук извинился, что вел себя как какой-нибудь фашист. Вечеринка Эдди наверняка понравится.

— Брось, старик, — улыбнулся он, — нельзя жить отшельником только потому, что ты боишься своей прежней цыпочки. На ней жизнь не кончается.

Эдди притворился было, что не может разобраться в карте, но это не сработало. Паук дорогу знал.

Первое, что они увидели, добравшись до места, была длинная вереница машин: старенькие «мини», «моррис-майнорз», один или два «ягуара». У шатра их обыскали парни с бычьими затылками, в рубашках с надписями «Фирма Интерсити». С такими шутки шутить не станешь. Башмаки «Док Мартенс», ремни, браслеты, пряжки, сплошные татуировки на предплечьях, а у одного или двух — даже на лице. Все вооружены бейсбольными битами и велосипедными цепями; двое держали на поводках рычащих ротвейлеров.

Внутри стоял густой запах свежего пота и амилнитрата[59]. Пол был сырой, скользкий и липкий. Такое впечатление, что все вокруг пьют «Лукозейд» или смородиновый сок. Из громадных подвесных динамиков гремела музыка, разноцветные огни освещали колышущееся море тел, двигавшихся в такт музыке. Огромная надпись из зеленых лампочек возвещала; «НЕ ВЕРЬТЕ ШПРИЦАМ!»

На балконе, где обычно играл цирковой оркестр, собралась компания диджеев.

Потрясные ребята. Они что-то выкрикивали в микрофоны, приплясывая и подпрыгивая, причем так быстро, что Эдди не мог разобрать ни слова. Пока один выдавал рэп, остальные стояли за его спиной, подбадривали, похлопывали по спине, прихлебывая из бутылок, в которых, судя по всему, была текила. Небольшого роста чернокожий парень в красной клетчатой шляпе сорвал настоящую бурю аплодисментов. Он выкрикивал слова в микрофон, раскачиваясь из стороны в сторону, расставив полусогнутые ноги, одной рукой придерживая шляпу, — голосил как в истерике, но ни на секунду не сбился с такта. Пол и опоры шатра вибрировали от мощных басов, Эдди чувствовал, как эта дрожь пробирает его насквозь. Обрывки «соулов» Джеймса Брауна и Ареты Франклин гулко грохотали из усилителей.