Ковбой Мальборо, или Девушки 80-х

– Иди выброси, – сказала Ермолаева и дала мне в руки мусорное ведро.

– Куда?

– В мусорный бак.

Найти мусорный бак на территории дома творчества оказалось не так легко, особенно в темноте.

Я истоптал все дорожки, забрел к каким-то совсем темным нежилым корпусам, потом обнаружил забор, был облаян суровыми сторожевыми собаками в будке, залюбовался соснами, посчитал звезды, поскользнулся и упал в снег (второй раз за вечер!) и наконец зашел с заднего хода на спасительную кухню, где мне все показали, объяснили, куда идти с ведром, пожалели и живо поинтересовались процессом приготовления глинтвейна.

– Да не сделали еще! Но уже скоро!

Когда с мусором было покончено, я вернулся домой, неторопливо вымыл руки под ворчание девушек, которые теперь мудрили над сервировкой стола, и решил наконец покурить.

Найдя сигареты в сумке, я вышел на улицу.

Было тихо.

В коттеджах тускло блестели окна. В одном окне мерцали лампочки. Женщина наряжала елку. Конечно же, это была красиво одетая женщина, взрослая и прекрасная.

Я никак не мог надышаться этим воздухом, насмотреться на этот снег, а сигарета быстро кончалась.

Ладно, постою так.

На крыльцо вдруг вывалилась вся компания – Радлова, Ермолаева, поэт Рабинович, мальчик Сережа (который до этого просто лежал и читал книгу) и сестра Оля. Все громко смеялись и толкали друг друга.

Наконец выяснилось, что они нашли на веранде санки и теперь решают, кто кого должен везти.

Конечно, я повез Радлову и Ермолаеву.

Непонятно, как они уместились в эти детские санки вдвоем, но это был факт.

К счастью, когда мы миновали ближний лесок, дорога пошла с горки, и санки легко покатились.

Сейчас надо их опрокинуть и самому упасть, подумал я. Будем вместе валяться в снегу, романтика.

Но так не получилось. Рабинович умудрился поскользнуться и теперь, охая и чертыхаясь, пытался встать с коленок.

– Вот блин, – не выдержал он.

– Чего такое?

– Че-то болит. Может, вывих небольшой. Надо домой скорей, и льда. Или снега.

Теперь в санки посадили Рабиновича, и его повезли домой с гиканьем Радлова с Ермолаевой – санитарный поезд.

В номере каратист профессионально осмотрел ногу Рабиновича и сбегал за льдом, то есть просто отколупал его на улице от сосулек – местность он уже успел изучить.

– Да что ж такое, Рабинович! – орала Радлова. – Нам глинтвейн надо варить! А тут ты со своей ногой.

Вывих оказался небольшой. Рабинович даже мог ходить, но недалеко и осторожно.

Каратист-одноклассник Тимофеев тоскливо оглянулся вокруг себя.

– Хорошо тут у вас! – завистливо сказал он. – Глинтвейн варите, салат делаете, все дела.

Видимо, его подружка, медленно выходящая из депрессии, все еще спала беспробудным сном. А возможно, лекарство, которое она приняла, было не таким уж заурядным. А возможно, это было даже не лекарство.

– Ребят, а можно, я к вам приду? Новый год мы с ней встретим там, у себя, и потом я к вам приду? – умоляюще произнес Тимофеев.

…Ему, конечно, разрешили.

Наконец девицы приступили к самому главному. Радлова вылила в кастрюлю три бутылки вина, зажгла плиту и поставила кастрюлю на маленький огонь. Все восхищенно собрались кругом и смотрели на процесс.

Поэт Рабинович достал из кармана пальто привезенную из Москвы бутылку водки.

– Может, старый год проводим? – ласково сказал он.

Но Радлову и Ермолаеву нельзя было отвлечь от глинтвейна.

Раздался резкий запах горячего вина, и они стали бросать в кастрюлю все – дольки мандарина, корицу, гвоздику и жженный на ложке сахар. Радлова размешивала варево, иногда пробуя его, и при этом смешно дула на ложку.

Все тут же стали орать какие-то глупости.

Рабинович читал стихи.

В этот момент открылась дверь, и вошел Иван Дроздов с собакой и девушкой в синих колготках. Собака страшно залаяла, а девушка опять на нее страшно заорала. Здоровенная овчарка поджала хвост и быстро легла под стол. Дроздов начал руководить приготовлением глинтвейна.

– Девчонки! – громко и важно сказал он, не сняв даже дубленки. – Да что же вы делаете? Сахар добавляют потом! Сейчас водку!

Он взял бутылку и тупо вылил в кастрюлю почти половину. Стало тихо. Рабинович побледнел и сказал, что он не пьет сухого вина.

– Да ладно! – отмахнулся Дроздов. – Я еще потом достану. Главное – это правильный вкус.

Радлова же настолько остолбенела, что не могла даже говорить, не то что ругаться.

Еще до Нового года пришел каратист Тимофеев со своей слегка замедленной в движениях девушкой.

Он сразу залебезил и попросил накормить девушку салатом, «а то она целый день уже ничего не ест». Радлова недовольно отложила миску салата, и девушка с аппетитом, молча и сосредоточенно приступила к поглощению пищи.

Места в комнате стало уже не хватать.

Я выпил немного водки и окончательно обалдел.

Лица, руки, глаза, окна, двери и даже главные мгновения моей недолгой жизни – все весело кружилось перед глазами.

Мне хотелось немедленно лечь, но было стыдно перед Радловой.