Ковбой Мальборо, или Девушки 80-х

Она дозванивалась до него ровно час и умоляющим голосом попросилась на следующую неделю, на среду. Страшно недовольный, он нашел время в середине рабочего дня.

В этот день на десять утра было назначено открытое партсобрание в огромном актовом зале. Для всего института. Явка была обязательна.

Женщины удивленно вспоминали, что последний раз такое случалось, когда умер Брежнев, но сейчас вроде бы никто не умер. Тогда что?..

Собрание – это было надолго, она страшно нервничала и боялась опоздать к Джозефу. У дверей стояла кадровичка, уйти было вообще нельзя.

Говорили притом почему-то о дисциплине.

О дисциплине говорили часто, начиная с пионерского детства, Оля Богачевская к этому привыкла и никак не могла взять в толк, в чем повод – собирать добрую тысячу людей в огромном актовом зале, чтобы поговорить о дисциплине.

Наконец что-то до нее начало доходить. «Самовольные прогулы», «неоправданные отлучки во время рабочего дня», «партия делает все возможное», «идя навстречу пожеланиям трудящихся, изменен график работы магазинов и предприятий бытового обслуживания», «халатность и тунеядство»…

– Друзья! – проникновенно сказал парторг на исходе второго часа заседания. – Ну мы все с вами понимаем: тунеядцы, все эти неработающие трутни, паразиты на теле нашего общества – это огромная социальная проблема, но партия с этим как-нибудь справится. У нас в коллективе, слава богу, таких нет, мы все трудящиеся люди (в зале взволнованно зашумели). Но у нас другая проблема – некоторые привыкли решать свои личные ситуации в рабочее время! Вот, понимаешь, выбросили кофточки в магазине, давай наперегонки бежать! А там хоть трава не расти. (В зале снова загудели, но уже недовольно, жидко.) Поликлиника, ремонт обуви, парикмахерская (Богачевская крупно вздрогнула) – это не повод для прогула. Есть обеденный перерыв!

«Если я опоздаю к Джозефу, – напряженно думала Богачевская, – случится что-то очень плохое. Может быть, я даже умру».

Но она не опоздала.

Она успевала!

Богачевская летела к остановке, догоняя троллейбус, и потом радостно смотрела на уплывающую улицу из окна общественного транспорта – вперед, вперед!

…Войдя в родную парикмахерскую, она сразу увидела молодого мордатого дружинника в красной повязке на рукаве, и сердце ее упало. Рядом стоял неприметный человек в штатском и очень пристально смотрел на нее.

– Здравствуйте, девушка! – спокойно сказал дружинник. – Паспорт предъявите, пожалуйста.

Она села и сделала вид, что полезла в сумку.

– Я в отгуле! Я официально оформила отгул! – вдруг страшно закричала женщина из другой очереди, к другому парикмахеру, не к Джозефу. – Что вы ко мне пристали?

– Женщина… – терпеливо сказал дружинник. – Да что ж вы так волнуетесь… Ну мы все проверим. Все выясним. Отделение рядом, в пяти минутах. Займет у вас полчаса. Ну вы поймите, мы же просто проверяем, мы же не звери.

Тетка заплакала.

Человек в штатском тем временем направился к Оле.

– Девушка, паспорт предъявляем… – спокойно сказал он.

– Дома оставила… – глухим, не своим голосом ответила она и сама удивилась, что голос вообще-то совсем не ее – чужой голос.

– Так… Вы учитесь, работаете?

– Учусь! – сказала она и стала рыться в сумке в поисках студенческого.

– А что не на занятиях? – лениво осведомился штатский.

Она молча сунула ему под нос «корочку».

– Так… – сухо отреагировал он. – Вечернее отделение. Что же вы, получается, нигде не работаете?

Все это время она смотрела в спину Джозефу.

Спина его была напряжена. Но при этом он занимался делом. Вернее, заканчивал им заниматься. В конце он всегда делал такую странную вещь – окончательную укладку руками – без фена и расчески, как другие мастера – а затем распрыскивал укрепляющий гель. Эти его последние движения, когда он брал волосы и придавал им последнюю, самую последнюю форму, – казались ей совершенно гениальными, хотя она никогда так не говорила. Так вот, в этот момент он как раз делал эти последние движения руками. Было видно, что и его клиентка, которую, видимо, товарищи уже проверили, страшно хочет покинуть помещение.

Оля подвинулась и увидела в зеркале его лицо – Джозеф был зол. Было ясно, что если сейчас она не сядет в это кресло, он не будет ничего ждать и позовет другую – хотя бы из той очереди, которая «не его». Ему было все равно. Поворачиваться лицом к «этим» он не хотел.

– Девушка, так вы что, нигде не работаете? – опять с интересом спросил проверяющий.

– В данный момент нет… – сказала Оля. – Я ищу работу. Я только-только поступила.

– А… – широко улыбаясь и сверкая зубами, ответил он.

Все это время дружинник наливал воду в стакан, поил плачущую даму и просил ее успокоиться и пройти в отделение.

– Иван Иваныч… – сказал он штатскому. – Проводите гражданку. Гражданочка, ну я вас умоляю, это пять минут!

Каким-то наметанным глазом они оба определили, что именно эту женщину можно сломать.

Продолжая всхлипывать, она встала и пошла следом за штатским.

Оле было главное, чтобы штатский ушел. Его она действительно боялась. Толстомордого с красной повязкой – нет.

Толстомордый проводил взглядом уходящую процессию и обратился к Оле.